А. Чикобава ЯЗЫК И "ТЕОРИЯ ЯЗЫКА" В ФИЛОСОФИИ И ЛИНГВИСТИКЕ

Проблема предмета науки фундаментальна для теории любой науки. Языкознание не составляет исключения: теория языка образует краеугольный камень теории языкознания, т. е. общей лингвистики.
Ведь от того, как понимается предмет языкознания, зависит, как будет решаться вопрос о специальных методах исследования языка, далее - вопрос об отраслевом составе науки о языке и, наконец, вопрос о месте языкознания в системе наук. Словом, от того, как понимается предмет языкознания, зависит, что понимается под языкознанием.
Вполне естественно, что понимание предмета языкознания образует водораздел между различными направлениями лингвистики.
Актуальность обсуждаемой проблемы бесспорна. С актуальностью соразмерна ее сложность. Обусловлена она трудностью, которая связана, с одной стороны, с теоретическими обобщениями в теории науки вообще, а с другой - со спецификой языка.
Иллюстрируя трудность теоретических обобщений, можно сослаться на пример фонологии.
Реальность фонемы и ее отличие от многообразия ее реализаций, изучаемых экспериментальной фонетикой, - факт общеизвестный. В определении же фонемы наблюдается редкий даже для лингвистики разнобой.
О специфических особенностях языка с точки зрения интересующего нас вопроса будет сказано ниже.
Любая наука начинает с определения предмета. Это исходное понимание предмета в ходе развития науки претерпевает определенные изменения: в понимании предмета отражается прогресс, достигнутый в исследовании предмета (так, например, и "грамматика филологическая", и "грамматика рациональная или всеобщая" считались "искусством" (ars grammatica, l'art de parler); "историческая грамматика", а также современная "описательная грамматика" являются научной, по терминологии древних греков - "теорией": греч. techne, лат ars противополагалось theoria - по-нашему, "наука"; грамматика стала "наукой" в результате углубленного исторического исследования языка.
Теория любой науки развивается. Развивается и теория предмета науки.
Предварительное определение языка не встречает тех трудностей, с которыми приходится иметь дело, допустим, логике и тем более, психологии (или же философии) при определении того, что является предметом их изучения: язык как предмет научного анализа несравненно более конкретен, чем "мышление" или "психика".
Но язык как конкретная данность исключительно сложен как с точки зрения функций, которые он выполняет, так и с точки зрения структурного многообразия, которое обнаруживается в языках.
Сложности языка соответствует многоаспектность (многоплановость) исследования языка.
Вполне естественно поэтому, что языкознание не является единственной наукой, изучающей язык.
Помимо языкознания языком занимались и занимаются: a) философия, b) психология, c) физиология, d) социология, e) кибернетика.
Соответственно имеем такие дисциплины, как: философия языка, психология языка, физиология речи, социология языка, кибернетическая, или вычислительная, лингвистика.
Неодинаков удельный вес каждой из этих научных дисциплин. Различен их "возрастной ценз".
Философия языка в Европе ведет начало с древнегреческой философии: классическая философия греков не только выдвигала философские вопросы языка, ныне известные как вопросы "знаковости языка", она активно участвовала в создании грамматических понятий (таких, как "имя", "глагол", "падеж", "прямой падеж", "косвенный падеж" ...).
Психология языка родилась после языкознания, во второй половине XIX в.
Физиологическая интерпретация речевых процессов (а не только звуков речи), равно как социология языка, возникла в XX в.
Кибернетической (вычислительной) лингвистики не существовало 30 лет назад.
Кибернетическая лингвистика призвана решать задачи большой практической важности. Она использует достижения всех дисциплин, изучающих язык, но ее предметом служит язык, обработанный сообразно с техническими задачами: предмет кибернетической лингвистики - "формализованный язык". Она пользуется специальными методами. Это самостоятельная научная дисциплина.
Предметом всех остальных выше поименованных дисциплин служит "естественный язык".
Правда, машина может быть использована и в процессе общения человека с человеком (телефон, радио, телевидение), но при этом предварительной формализации не требуется, свойства естественного языка сохраняются.
Из всех научных дисциплин, изучающих "естественный язык", для языкознания особенное, значение имеет "философия языка": именно она оказывала и оказывает влияние на языкознание вообще, на понимание предмета лингвистики в частности.
Не имея возможности подробно останавливаться на данном вопросе, скажем лишь: теория языка в лингвистике во многом определяется теорией языка в философии и поныне.
Поясним на одном примере, какое внимание может уделяться языку в философской концепции и какие вопросы языка могут при этом ставиться.
В 1690 г. вышел "Опыт о человеческом разуме" ("An Essay concerning Human Understanding") Дж. Локка, посвященный коренному вопросу теории познания - роли "опыта" в познании (русский перевод А.И. Савина издан в 1898 г. в Москве, 736 стр.).
Из пяти книг, т. е. разделов, на которые делится "Опыт", "книга третья" (стр. 396-524) посвящена "языку" ("О словах или об языке вообще", "О значении слов", "Об общих терминах", "Об именах простых идей...", "О несовершенстве слов", "О злоупотреблении словами...").
Такие положения Дж. Локка, как "Рассуждение о словах необходимо для познания" (стр. 581), "Общие истины доступны пониманию только в словесных предложениях" (стр. 582), дают ясное представление о том, что язык, его характеристика служат средством для решения философского вопроса (о сущности познания).
Естественно, анализ слов, их семантическая характеристика представляет бесспорный философский интерес.
Любопытно отметить, что, касаясь классификации ("разделения") наук, Дж. Локк выделяет три разряда: I - Physica ("естественная философия"), II - Practica (где всего больше значения имеет этика) и III - Семиотика (semiotike), или "учение о знаках", "И так как, - пишет Дж. Локк, - наиболее обычные знаки - слова, то ее довольно точно называют еще "логика". Задачи логики, - продолжает Дж. Локк, - рассмотреть природу знаков, которыми душа пользуется для уразумения вещей и для передачи своего знания другим... И так как сцена идей, образующая человеческие мысли, не может быть открыта непосредственному зрению другого и не может быть сложена нигде, кроме памяти, хранилища не очень надежного, то, чтобы сообщать наши мысли друг другу, а также припоминать их для собственного потребления, становятся необходимыми знаки и для наших идей. В качестве таковых всего удобнее оказались и потому всего употребительнее членораздельные звуки" ("Опыт о человеческом разуме", стр. 735-736).
"Слова - знаки", "Семиотика - учение о знака х..." - это пишется в 1689 г., и пишет философ, а не специалист языка.
Язык в его отношении к мышлению, точнее, роль языка в познании, - это интересовало философию.
Ни язык, ни тем более мышление, его категории не рассматривались в их изменениях, в становлении.
В XIX в. историко-сравнительное изучение языков показало, что с течением времени язык может изменяться до неузнаваемости (из диалектов нарождаются языки), может измениться даже морфологический тип языка. Многообразие языков прослеживается не только во времени, но и в пространстве. География языков подчас воспроизводит историю их.
Принцип историзма породил науку о языке (так же как принцип развития привел к созданию биологии и геологии).
Слова Б. Дельбрюка - "языкознание из философского периода вступило в исторический" - отражают смысл происшедших изменений в изучении языка на протяжении первой половины XIX в.
Изучение языка с историко-сравнительных установок знаменует становление лингвистики как самостоятельной гуманитарной науки.
Теория любой науки отстает от исследовательской практики. В центре общелингвистической теории стоят вопросы о двух измерениях, характерных для сущности языка: 1) функция и структура языка, 2) статика и динамика языка (иначе, система и история) - удельный вес каждой из них, их взаимоотношение.
Вопрос о функциях языка ставился исстари, и не только в философии. Он учитывается уже в определениях частей речи (имен, глагола) филологической грамматики Дионисия Фракийского (II-I вв. до н. э.). Там же отмечены формальные категории этих частей речи (падеж, лицо).
В общелингвистическом плане вопрос был поставлен в концепции гегельянца Авг. Шлейхера, крупнейшего лингвиста-теоретика XIX в., попытавшегося охарактеризовать языки по тому, как выражается в них значение и отношение.
Историко-сравнительное исследование языков особенное значение придавало, наряду с закономерностью фонетических изменений, анализу форм. Однако это не привело к разработке теоретических вопросов морфологии (resp. описательной грамматики): описательная грамматика, начиная с 60-х годов XIX в. (Г. Штейнталь), строилась на основе понятий психологии (как до того - понятий формальной логики).
Психологизм представлял собой принципиальную установку позитивизма не только в языкознании, но и в литературоведении, в логике, в теории познания, в теории права, даже в математике.
Проблема специфики формы (слова, словосочетания, resp. синтагмы) не была выявлена ни в путях применения логицизма, ни исходя из принципов психологизма.
Структурализм - в его различных течениях - исходит из положения, что проблема "структуры" ("отношения", "формы") для языкознания - проблема фундаментальная. В принципе такое понимание бесспорно для установок исторической лингвистики: важность формы в историко-сравнительном анализе предрешает вопрос о важности формы для описательного анализа.
Не то спорно в построениях структурализма, что проблема структуры выдвигается в разряд проблем первостепенной важности. Спорное начинается с того, что принцип структурного подхода универсализуется, структура заслоняет язык (по крайней мере в таких течениях, как глоссематика Ельмслева).
Конечно, не следует забывать, что структурализм в XX в. - такое же веяние времени, каким был психологизм для XIX столетия; что понятие структуры (так же как и функции) далеко не однозначно; что помимо пражского, американского, датского структурализма (глоссематики) существует структурализм английский, французский (в них, кстати, интересы собственно лингвистические учитываются в большей мере).
В 20-х и 30-х годах интенсивный процесс формирования структурализма наблюдался в московской школе русистов. Процесс оборвался под нажимом "нового учения о языке" Н. Марра, в принципе отвергавшего морфологию как раздел грамматики [1].
Философия языка акцентирует функцию. Для лингвистики существенны и функция, и структура. В сфере функциональной в языках обнаруживается максимальная общность (но отнюдь не тождество). В структуре языка наблюдаются максимальные расхождения.
Философия изучает "язык" (в его сущности). Лингвистика изучает (обязана изучать!) языки во всем их многообразии, которое предусмотреть a priori невозможно. Философия языка строится дедуктивно.
Для лингвистики путь индукции неизбежен. (Универсалии, добытые в путях дедуктивного анализа, конечно же, следует приветствовать, если только они окажутся синтетическими суждениями, будут касаться существенного и действительно обладать универсальной значимостью.).
Второе измерение - статика и динамика в языке, конкретно - система и история (принято называть: синхрония и диахрония).
Примат синхронии обоснован был, как известно, Ф. де Соссюром: он вытекал из примата "языка" в сравнении с "речью". "Синхрония" тем самым была противопоставлена "диахронии". Так было положено начало антиисторизму в современной лингвистике, особенно в глоссемантике.
Но тезис Соссюра о примате синхронии и соответственно антиисторизм в теоретической лингвистике никогда не получил бы такого размаха, если бы антиисторические устремления не имели распространения в современной науке.
Еще В. Брёндаль отмечал, что структурализм, отказавшись от "эволюционистских иллюзий", акцентирует "постоянное, устойчивое, тождественное", замещая диахронию "панхронией", что с неизбежностью ведет к "ахронии" [2].
Естественно, что в этой связи В. Брёндаль обращается к феноменологии Эдм. Гуссерля, крупнейшего представителя объективного идеализма XX в.: "Глубокие мысли Гуссерля о феноменологии явятся здесь источником вдохновения для всякого ученого, занимающегося логикой речи" [3].
Примат синхронии перед диахронией не может быть аргументирован лингвистически. Всякий живой язык развивается. Развитие это протекает неравномерно. Поэтому в разрезе системы языка всегда обнаруживаются факты и явления различной хронологической давности. Архаизмы и инновации в системе языка не могут быть поняты без истории: система языка никогда не бывает "свободна" от истории; система зависит от истории (зависимость же истории от системности - явление относительно редкое).
Вывод: не имеется собственно лингвистических оснований для утверждения примата статики над динамикой, синхронии над диахронией.
Синхроническое не противоречит диахроническому, логически одним не исключается другое, так же как структурой не исключается функция.
Синхроническим восполняется диахроническое.
Лингвистический анализ языка органически должен сочетать изучение и структуры и функции, и синхронического и диахронического подхода к фактам языка.
Языкознание может и должно быть интегральной наукой о естественном языке.
Философия языка ("теория языка в философии") не может игнорироваться лингвистикой, наоборот, должна учитываться с возможной полнотой - хотя бы потому, что теория языка в лингвистике испытывает немалое влияние философии языка.
Но учитывая философские теории языка, следует отличать "теорию языка в философии" от лингвистической теории языка.
Философия языка - это органическая часть философии, более всего связанная с теорией познания.
Лингвистическая теория языка - органическая часть общей лингвистики, которая, естественно, должна опираться на исследовательскую практику по анализу возможно большего количества различных по структуре и происхождению языков, с тем чтобы критическое обобщение добытых результатов использовать в свою очередь для уточнения и углубления анализа богатейшего мира языковой действительности.

________________________________________
Примечания
1. Обоснованию научной правомерности самостоятельного структурного подхода к фактам описательной морфологии и синтаксиса была посвящена и наша работа "Проблема простого предложения в грузинском языке, 1 "Материалы по методологическому имманентизму". Тби, 1928, вводная часть, стр. 3-109 (второе издание - 1968 г.). Книга вызвала яростные нападки марристов.
2. Брёндаль В. Структурная лингвистика - см. Acta Linguistics, 1939, т. I, вып. 1. - Хрестоматия по истории языкознания, 1956, стр. 414.
3. Брёндаль В. Указ, соч., стр. 418.
________________________________________
(Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. - Т. XXXII. Вып. 6. - М., 1973. - С. 428-438)
Источник текста - Фундаментальная электронная библиотека "Русская литература и фольклор".