Великіе о дореволюціонномъ правописаніи

Въ періодъ подготовки реформы проходила чрезвычайно острая борьба между ея сторонниками и противниками. Такъ, А. А. Шахматовъ (филологъ, языковѣдъ, историкъ древнерусской культуры, адъюнктъ по Отдѣленію Русскаго Языка и Словесности, экстраор-динарный академикъ) писалъ Ф. Ѳ. Фортунатову (ординарному академику по Отдѣленію Рус-скаго Языка и Словесности): «Читали ли Вы мнѣніе Толстого о реформѣ правописанія? Въ общемъ ясно, что громадное большинство противъ нея».
Въ книгѣ «А. А. Шахматовъ» В. И. Чернышёвъ (ученый-языковѣдъ, членъ Орѳографи-ческой подкомиссіи 1904 г., впоследствіи членъ-корреспондентъ А. Н. СССР) приводитъ бесѣду съ Л. Н. Толстымъ:
«— Ну, а теперь я вамъ скажу о другомъ. Это мелочь, конечно, но объ этомъ столько го-ворятъ, что я уже давно хочу сказать по этому поводу нѣсколько словъ… О реформѣ право-писанія… Онъ съ минуту думаетъ, и потомъ рѣшительно произноситъ:
— По-моему, реформа эта нелѣпа…. Да, да, нелѣпа… Это типичная выдумка ученыхъ, которая, конечно, не можетъ пройти въ жизнь. Языкъ — это послѣдствіе жизни; онъ создался исторически, и малѣйшая черточка въ немъ имѣетъ свое особое, осмысленное значеніе… —
Голосъ Льва Николаевича становится опять сердитымъ.
— Человѣкъ не можетъ и не смѣетъ передѣлывать того, что создаетъ жизнь; это без-смысленно — пытаться исправлять природу, безсмысленно. Говорятъ, гимназистамъ будетъ легче. Да; может быть, но зато намъ будетъ труднѣе; да и имъ будетъ легче только писать, а читать они будутъ дольше, чѣмъ мы читаемъ… Для меня, напримѣръ, очень трудно разби-рать письма безъ твердаго знака: сплошь да рядомъ читаешь и не знаешь, къ какому слову от-нести промежуточную букву: къ предыдущему или послѣдующему… Но къ этому еще можно привыкнуть, вы такъ и напишите: къ отсутствію твердаго знака можно привыкнуть…
Что касается до уничтоженія «э»,«ѣ» и прочихъ подобныхъ буквъ, то это уже нелѣпо… Это, какъ я уже сказалъ, упроститъ, можетъ быть, письмо, но зато безусловно удлинитъ про-цессъ чтенія… Вотъ я очень бѣгло читаю, такъ-что вижу всегда нѣсколько впередъ; и если, напримѣръ, я впереди вижу «ѣ» въ словѣ тѣнь, то я уже знаю, что это именно тѣнь, а не темя или что-либо другое; и мнѣ это облегчаетъ процессъ чтенія. Дѣло привычки, гово-рите вы? Это вотъ всѣ говорятъ, но я отвѣчу вамъ вотъ что: привыкнуть къ этому дѣйстви-тельно можно и не трудно, но что процессъ чтенія отъ этого сдѣлается медленнѣе, такъ это тоже очевидно… А это было-бы очень печально».
Александръ Блокъ въ январѣ 1918 года писалъ: «Я поднимаю вопросъ объ орѳографіи. Главное мое возраженіе — что она относится къ техникѣ творчества, въ которую государство не должно вмѣшиваться. Старыхъ писателей, которые пользовались ятями, какъ однимъ изъ средствъ для выраженія своего творчества, надо издавать со старой орѳографіей. Новые, которые будутъ писать по-новому, перенесутъ свою творческую энергію въ другіе пріемы…» (А. Блокъ, Дневникъ 1901 — 1902 гг. Собр. соч. въ восьми томахъ, кн. 7, стр. 319).
Иванъ Бунинъ, писатель: «Невѣжда и хамъ ни съ того, ни съ сего объявилъ заборную орѳографію: опять покоряйся, пиши по ней! Я отвѣчаю: не могу, не хочу — уже хотя-бы по-тому, что по ней написано за эти десять лѣтъ [революціи] все самое низкое, подлое, злое, лживое, что только есть на землѣ...»
Академикъ Д. С. Лихачёвъ о «царской» орѳографіи: «…Была еще такая организація — „Космическая Академія Наукъ“. Въ эту организацію входилъ Дмитрій Сергѣевичъ Лихачевъ, тогда — Дима Лихачевъ. И для этой „Космической Академіи Наукъ“ онъ приготовилъ свой первый научный докладъ «О преимуществахъ старой орѳографіи и о сатанинской сущности орѳографіи новой». Вы знаете, что большевики, придя къ власти, смѣнили шрифтъ. Лихачевъ доказывалъ, что старая орѳографія была красива, она красиво оформляла слова и была полез-на въ научномъ словѣ. Теперь такія слова, какъ, допустимъ, «мѣлъ» и «мели», то есть подме-тали, писались одинаково, а по старой орѳографіи онѣ писались черезъ отмѣненный знакъ. Этотъ докладъ Димы Лихачева былъ опубликованъ только въ 1990 году, докладъ, кстати, прекрасно сохранился въ архивахъ О.Г.П.У., а самъ онъ за этотъ докладъ попалъ на Соловки…» (Вспоминаетъ Г. М. Иванова, старшій научный сотрудникъ Института Исторіи Р. А. Н.)
Писательница Маріэтта Шагинянъ за свою жизнь дважды выступала противъ из-мѣненій орѳографіи.
— 4 —
Первый разъ въ газетѣ «Русская Воля» (2 іюля 1917 г.) была напечатана статья «Тяпъ да ляпъ (Письмо въ редакцію)», направленная противъ орѳографическихъ измѣненій, приня-тыхъ потомъ въ 1918 г. : «По испытанному російскому правилу „тяпъ да ляпъ и вышелъ ка-рапъ“, — пишетъ М. Шагинянъ, — произведена Министерствомъ Народнаго Просвѣщенія реформа правописанія, на страхъ грамотеямъ и на радость безграмотнымъ. Поплыветъ или не поплыветъ этотъ „корабль“, сказать сейчасъ трудно». Реформа «проведенная только что Министерствомъ Народнаго Просвѣщенія, — пишетъ она далѣе, — отнюдь не совершенствуетъ, а только упрощаетъ русское правописаніе. Долгаго вѣку ей не напророчишь. Но до тѣхъ поръ, пока она благополучно докажетъ свою безжизненность, ей удастся многое запутать и многому повредить. Повредить раньше всего, конечно, дѣлу на-роднаго просвѣщенія…
И прежде всего — кто произвелъ реформу? Сейчасъ, когда наша правительственная жизнь похожа на японскую квартиру со сквозными перегородками и мы все другъ у друга яв-ственно видимъ, — таинственно произведена огромной культурной важности реформа, не-вѣдомо кѣмъ, невѣдомо какъ, невѣдомо почему. Вѣдомо развѣ только одно — д л я ч е г о: для облегченія учениковъ подготовительнаго класса. Это — единственный аргументъ. Логи-чески его можно было-бы продолжить и попытаться облегчить новорожденнымъ усвоеніе русской рѣчи замѣной словъ: корова — звукомъ му, собака — гавъ, хочу ѣсть — мня-мня и т. д. Словарь вышелъ-бы краснорѣчивый и легкий въ высшей степени». Затѣмъ авторъ за-щищаетъ изгоняемую букву Ѣ: «Опытъ всѣхъ языковъ европейскаго корня доказываетъ, что одного е недостаточно, наше ѣ восполняло этотъ недостатокъ и значительно упрощало намъ чтеніе. А теперь новая „упростительная“ реформа хочетъ сдѣлать для насъ чтеніе чѣмъ-то вродѣ разгадки шарадъ или ребусовъ».
(Между тѣмъ, «языки европейскаго корня» могутъ нѣсколько отличаться другъ отъ друга, и одному языку этого «корня» можетъ не хватить и нѣсколькихъ е, напримѣръ, французскому.)
Авторъ сравниваетъ текстъ написанный въ новой орѳрграфіи съ телеграммой: «Передо мною… провинціальный листокъ съ телеграммами, гдѣ всѣ одиннадцать пунктовъ новой ре-формы налицо: твердаго знака нѣтъ, родительные падежи именъ прилагательныхъ сплошь одинаковы, женскій родъ истребленъ съ рѣшимостью, какая порадовала-бы и Стринберга, а читатель читаетъ и думаетъ совершенно по-болгарски!… Донцы сочинили даже пословицу по этому поводу: „ять никому не мать — нехай ее отнимаютъ“.
Но такъ какъ реформа правописанія имѣетъ касательство къ грамотнымъ, а не безграмотнымъ, такъ какъ министерство, ее произведшее, зовется Министерствомъ На-роднаго Просвѣщенія, а не Затемненія, то надобно дождаться одобренія не деревенскихъ пи-сарей, и новорожденныхъ младенцевъ (популярность новой реформы среди нихъ несо-мнѣнна), а людей издавна читать и писать умѣвшихъ».
Въ концѣ статьи М. Шагинянъ дѣлаетъ выводъ: «Ни научнаго, ни бытового оправданія новой реформѣ нѣтъ».
В. И. Даль писалъ въ своемъ «Толковомъ Словарѣ»: «Надо, кажется, сохранять такое правописаніе, которое бы всегда напоминало о родѣ и племени слова, иначе это будетъ звукъ безъ смысла» (томъ I, с. 9).
11 мая 1917 г. — начало перваго этапа реформы русской орѳографіи (Изъ дневника М. М. Пришвина): «…А ну-ка напиши жалобу отъ русскаго народа, зачѣмъ это уничтожили самыя любимыя три буквы: ять, ѳиту и твердый знакъ.
— Чѣмъ же онѣ любимыя?
— Свободу слову даютъ: хочешь ты эту букву ставь, хочешь не ставь — все равно смыслъ одинаковый, а будто кудрявѣе и легче. …Да, три легкія буквы отмѣнили, а три твер-дыя дали.
— Какія же твердыя?..
— Скверныя буквы: „гэ“, „пэ“, „у“.»
Иванъ Ильинъ, философъ, о «кривописаніи»:
«Если мы попытаемся подвести итоги всему тому, что необходимо сказать противъ „но-вой орѳографіи“, то мы произнесемъ ей окончательный приговоръ: она должна быть просто отмѣнена въ будущемъ и замѣнена тѣмъ правописаніемъ, которое вынашивалось русскимъ народомъ со временъ Кирилла и Меѳодія. И это будетъ не „реакціей“, а возстановленіемъ здоровья, смысла и художественности языка…»
Г. М. Никитинъ вспоминаетъ:
— 5 —
«…Въ 1918 г. сильно было противодѣйствіе со стороны лицъ, имѣющихъ повседневное соприкосновеніе съ письменной рѣчью, и подавляющаго большинства образованнаго общест-ва, не желавшаго примириться съ новой орѳографіей. Часть учитилей русскаго языка даже совсѣмъ отказывалась отъ его преподаванія, отъ обученія, по ихъ мнѣнію, безграмотоному письму».
…До 1917 года русская орѳографія хранила православный духъ русскаго языка.1 Да, собственно, русскій литературный языкъ и былъ православнымъ. Таковъ его историческій обликъ.
Крещеніе явило Руси письменность — церковно-славянскій языкъ. На его основѣ обра-зовался древнерусскій литературный языкъ, со временемъ ставшій русскимъ литературнымъ языкомъ. О чемъ послѣ «Предисловія о пользѣ книгъ церьковныхъ въ россійскомъ языкѣ» М. Ломоносова писали многіе выдающіеся лингвисты: И. Бодуэнъ де-Куртенэ, С. Буличъ, Л. Бу-лаховскій, Л. Щерба, Н. Дурново, В. Истринъ, Е. Карскій, Б. Ляпуновъ, А. Соболевскій, Б. Ун-бегаунъ и другіе.
О преимуществѣ старой орѳографіи передъ новой писалъ Д. С. Лихачевъ: «Въ старину весь цѣликомъ укладъ русской жизни былъ проникнутъ православiемъ: странно, если бы рус-ская графика и русская орѳографiя — основы этого православнаго уклада — не соотвѣтство-вали бы имъ вполнѣ».
За свой вѣщій докладъ Д. Лихачевъ былъ осужденъ и отправленъ въ концлагерь на Со-ловки и лишь случайно уцѣлѣлъ. И было за что — тогда, въ 1928 году, юный Д. Лихачевъ свидетельствовалъ: «Новая орѳографiя явилась дѣломъ антихристовой власти», «всегда была мыслiю бѣсовщины», «посягнула на самое православное въ алфавитѣ» и т. д. (См. Лихачевъ Д. С., «Статьи раннихъ лѣтъ», Тверь, 1993.)
Новое правописаніе И. А. Ильинъ назвалъ «кривописаніемъ»: оно «не соблюдаетъ ни фонему, ни морфему, ни семему», «устраняет цѣлыя буквы, искажаетъ этимъ смыслъ и запу-тываетъ читателей; оно устраняетъ въ мѣстоименіяхъ и прилагательныхъ (множественнаго числа) различія между мужскимъ и женскимъ родомъ и затрудняетъ этимъ вѣрное пониманіе текста; оно обезсмысливаетъ сравнительную степень у прилагательныхъ и тѣмъ вызываетъ сущія недоумѣнія», и т. д., и т. п.
Вячеславъ Ивановъ нарекъ «бѣсивомъ» то новое, что появилось въ русской рѣчи за вре-мя революціи: «Языкъ нашъ святъ: его кощунственно оскверняютъ богомерзкимъ бѣсивомъ — неимовѣрными, безсмысленными, безликими словообразованіями, почти лишь звучащими на границѣ членораздельной рѣчи, понятными только какъ перекличка сообщниковъ, какъ разинское „сарынь на кичку“».
Изъ этого послѣреволюціоннаго, а теперь и постъ-перестроечнаго состоянія «бѣсива» русскій языкъ не можетъ выйти до сихъ поръ...