Лешкевич Т.Г. Так объяснять или преобразовывать?

В условиях современных геополитических рисков, неопределенности стремительно меняющегося мира, стагнации экономики, инфляции

образовательной системы и тупика смысложизненной рефлексии перед
философами вновь встает неразрешенный вопрос: так объяснять или
преобразовывать? В чем же суть, собственно, философской  миссии?
Может быть, эта альтернатива в начале XXI века вызревает иным отношением к жизни? Для рефлексивной философии осмысление потребности в самореализации человека, идея его «самовоплощенного существования» всегда представали великой смысложизненной задачей. И
сегодня, когда бытие демонстрирует свою небывалую сложность и ин-формационную перегруженность, необходимо говорить о потребности
качественной «распаковки» смыслов человеческого существования[1,
с. 14-22].
Человек  направлен  на  самоопределение  и  самоосуществление  в
смысловом пространстве. Стихийное становление жизненного процесса, равно как и насильственно навязанные цели и институции должны
быть противопоставлены иной стратегии. В ней акцент падает на способность быть автором собственных поступков и решений, нести ответственность  за  свой  выбор  и  действия.  Целедостижение  исходит  не
только  из «повествовательного» истолкования  личностно  значимых
приоритетов. Что само по себе важно, так как способствует саморасширению, возможности «выйти за собственные пределы», умению «раскодировать» смыслы. Значимее оказывается сделать качественный выбор
и опредметить его. Публичная сфера как сфера каждодневного бытия
людей,  область  проявления  практического  разума  с  его  этикой  и
устремленностью к справедливости – это еще и арена для проявления
пестрого многообразия различных ориентаций: на карьеру, прагматические цели, личностные пристрастия, гражданские позиции, идеалы свободолюбия  и  профессионализм,  а  также  обычаи,  здравый  смысл  и
предрассудки [2]. Важно понять, что  существование с вынужденностью пребывания в условиях скрытности и невозможности публичного
дискурса, личностной интерпретации современной ситуации, в условиях запрета на оглашение «суждений первостепенной важности» оцени-вается  как существование, лишенное смысла.
Получилось так, что для современного поколения  особое значение
приобрел концепт «направленного ожидания», т.е. своеобразная онтология надежды. Впрочем, этот сюжет имеет авторитет еще со времен
И. Канта. «На что я могу надеяться?» – один из вопросов, который мучает и одновременно конституирует человеческий разум [3]. Безусловно, надежда вбирает в себя энергию, устремленную к будущему, однако,  в  ней  присутствует  отягощенность  прошлым  экзистенциальным
опытом. Зависимость от прошлого проистекает из того, что оно обладает «означивающей силой». А, следовательно, освобождение от ненужных негативных  пластов прошлого задает стратегию на «пересоздание», «переделывание». В силу этого в рефлексивный анализ смыслов
современного бытия необходимо внедрить помимо проективного будущего, еще и следы обыденной психологии, отягощенной нерешёнными вопросами. Жизненная тревога, зависть, ненависть, злопамятство,
обвинения, недоверие, агрессия, враждебность и им подобные негатив-ные экзистенциалы, существуя в  жизненном мире, выступают «местом
раскола», оказывают свое, препятствующее гармонизации воздействие,
образно выражаясь, затуманивают «око, направленное в даль…».
В современном стиле философствования, устремленном к «человекоразмерности», должны найти свое воплощение те значимые для че-ловеческой жизни отношения и ценности, которые подчас элиминированы из академической традиции. Это не только скрепляющие жизнен-ный путь дружба и любовь, но и такие весомые для частной жизни про-явления, как: гостеприимство, взаимность, великодушие, бескорыстие и, конечно же, признание. Еще И. Кант, доказывая, что импульс желания укоренен в самой жизни, фиксировал тождественность способности
желания и жизни. Однако драма смыслополагания разыгрывается не
только вокруг  желания или потребности как базового уровня субъективной «нехватки». В ней присутствовал и такой фактор, как правило,
ускользающий из фокуса логико-категориального анализа, но имеющий
значение в реальной жизни: это симпатия  и антипатия, принятие и не-принятие. Удивительно, что эти на первый взгляд малозначащие принципы  в реальных человеческих отношениях весьма ощутимы. Причем
они задают интервал от негативной формы запрета до позитивной формы в виде обязательства и содействия. Осознает то субъект или нет, но
именно симпатия во многом «управляет нашими практиками», сквозит
в речи и действиях. Французский философ П. Рикер оценивал симпатию как «вовлеченное мышление», изначальную близость к объекту[4,
с. 45], она  способствует признанию, перерастающему в человеческую
взаимность, это экзистенциальное опосредование между Я и Другим,
участвующим в конституировании жизненного смысла. Практики Другого присутствуют в моем бытии, репертуар его поведенческих реакций
влияет на мой строй мировосприятия. Для человеческого существования состояния непринужденности, непроизвольной активности, согласия,  милосердия,  «дароприношения» являются  жизненно  необходимыми. Жизнь человека не может быть подчинена императивам рациональности  с  ее  несгибаемым  принуждением.  Действительно,  непринуждённая активность выводит человека на «след свободы». Следовательно,  в  процессе  реального  бытия  смыслополагание  сопряжено  с
непринужденным, но качественным выбором индивида, сопровождаемым принятой ценностной системой и моральными ориентирами. Человек делает свои ежеситуативные выборы в соответствии со значимыми для него ориентирами, в согласии с нераздельно присущей ему системой ценностей. Таким образом, контуры и конфигурации как настоящего, так и будущего зависимы от заключенной в  ментальности  каждого ценностной системы. Антиценности, напротив, обозначают тенденцию «скатывания в абсурдность бытия», препятствуют действиям
«во благо», граничат с запретом на альтруистичные решения и высокие
цели. Следовательно, в решительном бою за смыслы бытия чрезвычайно значимо  противостояние  ценностей  и  антиценностей.  Ироничное
замечание, что современная философия – «бессердечная философия»,
во многом справедливо.   В контексте русской философской традиции
сердце является своеобразным органом «вслушивания» и «вчувствования» в реальность. Смыслопостижение самых важных истин, который
происходит без учета сердечной эмоциональной интуиции обречен на
бессердечную  и бессмысленную перспективу существования в мире
технократии.
 
Литература
1.  Лешкевич Т.Г. Проблема качественной «распаковки» смыслов бытия // Науч-ная мысль Кавказа. Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦ ВШ ЮФУ. 2014. №4, с. 14-22.
2.  Jurgen  Habermas  The  Structural  Transformation  of  the  Public  Sphere.  Mit  Press,
1991.
3.  Кант И. Сочинения. М., 1964. Т. 3.
4.  Рикер П. История и истина. СПб.: Изд-во АЛЕТЕЙЯ, 2002.
 

Лешкевич Т.Г., д.ф.н., проф., член Президиума РФО, председ. Донского философского общества (Ростов-на-Дону)