А. Невзоров о репрессиях, терроизме, Савченко…

А. Венедиктов― Александр Глебович, у нас в предыдущем часе проводили голосование в связи с новым требованием Исаакиевский собор передать РПЦ. О том, должно ли государство как-то повиниться перед церковью за те репрессии, которые были в годы Сталина, Хрущева. И даже Брежнева.
А. Соломин― Возместить.
А. Венедиктов― Ущерб. Так вот у нас 26,9% считают, что да, репрессированной церкви надо возместить ущерб, и 73,2% считают, что не надо. И ваш комментарий на всю эту историю.
А. Невзоров― Да дело в том, что никаких репрессий не было. Репрессии это один из красивых мифов, которые почему-то укоренились и стали нормой и общепринятыми. Дело в том, что если мы посмотрим уголовные дела всех осужденных священнослужителей, всех попов, то ни единого слова ни о какой вере, ни о каких убеждениях мы там не увидим. Это была публика, которая осуждалась, во-первых, за повсеместное воровство. Потому что надо понимать, что то обновленцы, то сергианцы, то представители каких-то других конфессий все время тырили друг у друга утварь, аксессуары, бижутерию, пользовались тем, что большинство культовых сооружений стояло без присмотра. И выносили оттуда все, включая иконостаса, и не всегда несли в какие-то другие культовые сооружения. Это, во-первых. Во-вторых, надо понимать, что юная советская власть достаточно очень жестко относилась к своим идейным противникам и очень болезненно реагировала на всякие политические заговоры, на распространение белогвардейской литературы, на участие и подготовке мятежей. Но непосредственно мучеников за веру никаких там нет и не было. Среди купечества или пролетариата или среди любого другого сословия мы найдем не меньше обиженных людей, не меньше людей запытанных, замученных, нежели среди попов. Поэтому разговор о том, что мы что-то должны, а может быть тогда они скорее должны за то, что они на протяжении 700 лет держали эту прекрасную и несчастную страну в изоляции, во тьме, в маразме и без единой надежды на какое-то просвещение и жизнь. Может быть, они должны этому государству за свою псковскую миссию, которая голосами самых мощных, самых ярых протодиаконов возглашала в почти 1700 приходах многою лету Гитлеру и благословляла гитлеровские полчища на поход. А это тоже кстати была та же самая русская церковь.
А. Венедиктов― Александр Глебович, есть же цифирь, которая вам противоречит. В 17-м году на территории нынешней России было около 60 тысяч православных храмов.
А. Невзоров― Давайте я вам все объясню. Совершенно верно.
А. Венедиктов― А к 39-му году осталось сто. В каждом храме служили священники.
А. Невзоров― Подождите. Успокойтесь.
А. Венедиктов― Я абсолютно спокоен.
А. Невзоров― Я вам все объясню, если вы не понимаете простых вещей, дорогой.
А. Венедиктов― Я понимаю сложные, простые…
А. Невзоров― Церковь была чем? Церковь до 17-го года была частью государства. Попы получали государственную зарплату, находились на иждивении у казны. Содержание всех культовых сооружений тоже было делом казны. Содержание непростое. Помимо керосина, дров, уборщиц, постоянного ремонта это требовало гигантских денег, на которых шли государственные ресурсы. С 17-го года, когда церковь была отделена от государства, ей было предложено в шумном море тогдашнего шоу-бизнеса плыть самостоятельно. И вот на это она оказалась неспособна. Как только посещение церкви стало необязательным и не являлось более требованием, которое могло бы удостоверить, что человек является добропорядочным гражданином. Поскольку как вы знаете, принуждение к православию было тотальным, это была государственная религия. Как только все это исчезло, естественно, эти здания оказались никому не нужны. Приходы распались. Попики, которых не могли содержать 5-6 старушек убежали кто в торговцы керосином, кто торговать кружевным бельем для борделей. Кто в почтмейстеры. А кто и в красноармейцы. И вот эти церкви естественным образом приходили в запустение. Были единичные случаи, когда действительно что-то сносилось или что-то заколачивалось. Но это единичные случаи. Но в основном процесс расцерковления, процесс сокращения количества приходов происходил по совершенно естественным причинам. И то же самое например, вы увидите, будет вероятно в ближайшем будущем. Когда снова прекратится принуждение к православию. Потому что мы все это уже проходили. И вся эта гигантская туча восстановленных, построенных зданий культового назначения окажется никому не нужна.
А. Соломин― Александр Глебович, вы говорите о том, что после 17-го года церковь пустили в свободное плавание. Как будто не было расколов, которые в том числе и власти проводили. Как будто не было препятствий по избранию преемника патриарха Тихона, как будто не было тысячи убитых священников. От фактов не убежать.
В. Дымарский― Как будто не было, кстати, складов каких-то картонажных фабрик.
А. Соломин― Экспроприированных абсолютно.
А. Невзоров― И что? А кому нужны были эти, вот после того как попики разбежались, приход разошелся…
А. Соломин― Некоторых попиков, извините, оттуда выкуривали.
А. Невзоров― Назовите мне, вот как говорил Карлсон Фрекен Бок: назовите мне телефон одного из этих мальчиков.
А. Венедиктов― Давайте я вам назову телефон.
А. Невзоров― Это мифология.
А. Венедиктов― Александр Глебович, можно телефон.
А. Невзоров― Причем, я бы сказал низкопробная поповская.
А. Венедиктов― Телефон.
А. Невзоров― Подождите.
А. Венедиктов― Ну телефон вы просили.
А. Невзоров― Хорошо, да.
А. Венедиктов― Пожалуйста. Владимир Ильич Ленин, знаете такого человека. Его письмо.
А. Невзоров― Вы сейчас будете щеголять поддельным декретом…
А. Венедиктов― Нет. Никаких декретов.
А. Невзоров― Поддельность его известна. Даже, по-моему, уже пятиклассникам.
А. Венедиктов― От 19 марта 1922 года. Письмо. «Изъятие ценностей в особенности самых богатых лавр, монастырей, церквей должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем не останавливаясь…
А. Невзоров― Я знаю это письмо.
А. Венедиктов― В самый кратчайший срок».
А. Невзоров― Спасибо.
А. Венедиктов― Ну слушатели может, не знают. «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять (нам по этому поводу расстрелять) тем лучше». Владимир Ильич Ленин.
А. Невзоров― Во-первых, я не отвечаю за Владимира Ильича Ленина, и во-вторых эти расстрелы производили, между прочим, те же самые православные. Крещеные. Воцерковленные люди. Так как в 17-м и 18-м году, как вы сами понимаете, только что родившиеся после отделения церкви дети никого расстреливать еще были неспособны. Это делали православные прихожане. Это до какого же состояния озверения и ненависти надо было довести людей, чтобы они этих попов кидали с колоколен или закапывали живьем. Вы как-то хотите видеть только одну страдающую сторону и не хотите ни малейшим образом вникнуть – а чем же это остервенение было вызвано.
А. Соломин― …Страдающих большевиков.
А. Невзоров― Большевиков была горсточка, но в основном, когда происходила вся народная буза, то народ сводил счеты с теми, кого искренне считал своими врагами. Непосредственно членов РКП(б) было очень мало. Если вы мне опять будете рассказывать про то, что пришли три еврея с ржавыми маузерами и расстреляли святую православную Русь, позвольте я вам не поверю. Потому что тот же самый народ богоносец по выражению этого православного агитатора фанатика Достоевского, это он все и совершал. Это был его свободный выбор. Посему никто никому ничего не должен. Меня только поражает, они очередные 90 миллионов долларов не своих, ваша прекрасная церковь опять угрохала на создание православно-культурного центра в Париже. Понятно, что это не они. Здесь мы будем вынуждены перейти на ту тему, с какой поразительной наглостью эти ребята из Кремля распоряжаются моими, вашими и вашими деньгами. Никто им этих полномочий и прав не давал. Все долги, если они и существовали, хотя я полагаю, их не было и быть не могло и наоборот, я думаю, что мы еще неоднократно вернемся к теме роли религии. Вот все эти долги давным-давно отданы.
А. Венедиктов― Тогда про Исаакиевский собор. Что там у вас происходит? Все-таки куда его деть.
В. Дымарский― Мы разбирались и вчера и сегодня, это просто очередное заявление в суд. Но по нашей оценке, во всяком случае, на сегодняшний день это, по-моему, пока пустое предприятие пиаровского плана.
А. Невзоров― Нет, объясняю. Дело в том, что действительно Исаакиевский является суперторговой точкой. Просто в силу своего расположения, в силу возможности приносить оборот в основном, кстати, на сувенирной продукции, а совершенно не на церковной. Конечно, попам нужна эта торговая точка и они будут биться за нее до конца. Именно для того чтобы оттяпать и отжать у города эту торговую точку, сюда вбросили Судакова, которого вы лучше знаете как Варсонофий, местный поповский начальник. Ну, он оказался недостаточно умен для того, чтобы провернуть такую историю и теперь в дело пустили так называемую общественность бухты Глубокой. Вот этих комедийных персонажей, которые называют себя византинистами и уже не от имени как бы попов, а от имени какой-то якобы возмущенной общественности они пробуют все-таки этот Исаакий захапать. Просто потому что очень сочная торговая точка.
А. Венедиктов― Но в Москве есть такое представление, что губернатор Санкт-Петербурга господин Полтавченко очень такой религиозный человек, и отказ правительства Санкт-Петербурга поддержать это требование вызывает некое тогда недоумение.
А. Невзоров― Губернатор Санкт-Петербурга Полтавченко, я не знаю степень его религиозности, у меня нет никаких приборов для того, чтобы замерить религиозность того или иного человека. В высшей степени благородный, сдержанный и очень аккуратный в своих решениях человек. Человек, у которого не забывайте великолепная школа жизни, которая, тем не менее, хотя сейчас вроде бы уже и в прошлом, тем не менее, все равно определяет очень многие поступки.
А. Соломин― А вы так считаете, потому что он принял хорошее решение или вы всегда так считали?
А. Невзоров― Нет, я всегда так считал и даже для человека, с которым у меня ничего общего скажем так, нет и который является скорее моим идейным противником, видя его предельно достойное поведение, я не могу не снять перед ним шляпу. И к тому же не забывайте, что он из тех фанатичных государственников, которые будут на страже этого государственного добра, как кобра на крыше ларца будет извиваться кольцами и жалить всех приближающихся, вот точно также я подозреваю, что уж кто-кто, а Полтавченко ни одного государственного кирпича вообще никому не отдаст.
В. Дымарский― Тем не менее, какие-то здания были переданы в последнее время церкви.
А. Невзоров― Те, которые не было возможности содержать у самого города, и основной массив зданий был передан Валентиной Ивановной, которая вообще ко всему относилась очень легко.
А. Венедиктов― Я напоминаю у нас Александр Невзоров «Персонально ваш». Виталий Дымарский, твой вопрос.
В. Дымарский― Александр Глебович, другая тема, но не менее горячая я думаю. Это конечно суд над Савченко. Поскольку мы заговорили о политике и морали. Вообще о морали в политике.
А. Невзоров― О морали со мной говорить бесполезно, я существо глубоко аморальное.
А. Венедиктов― Вот посадили с двух сторон два моральных человека.
В. Дымарский― Морально или аморально отдавать церкви.
А. Невзоров― Так. Я не говорил морально или аморально.
В. Дымарский― Хорошо, морально или правильно или неправильно. Тогда в такой терминологии будем говорить, а тем более действительно об обмене, менять ее на каких-то наших людей, которые оказались на Украине.
А. Невзоров― Вы знаете, не знаю. Я только могу сказать, что, наверное, сейчас West Point и вообще все лучшие и самые знаменитые военные училища мира копируют, срочно переписывают и делают диски и кассеты обучающего характера. Как должен вести себя солдат, попавший в сложную ситуацию. Потому что большего концентрата достоинства, храбрости, самообладания и красоты поведения, нежели предложила Савченко, придумать трудно. Савченко умыла всех. Это Савченко произнесла, к сожалению, приговор судебной системе России. И вот сила и убедительность ее поведения, конечно, достойна того, чтобы не только может быть, в военных училищах рассматривали бы ее поведение как образец солдата и офицера, попавшего в плен. Но и во многих других местах тоже. И кстати в связи с этим мне тут, поскольку я обязан мониторить всякую поповскую тему, мне тут попала на глаза статья Анастасии Саморуковой. Это правовой эксперт адвокатской палаты Московской области. Знаете до такой степени точный, сложный, с такой влюбленностью в право анализ я давно не видел. Анализ касался как раз чисто религиозных вопросов. Но я такой грамотности правовой давно не встречал. Я подумал, безумная женщина. Зачем это кому нужно. К чему этой земле и этой стране какие-то игры в право, когда все равно все приговоры выносятся за полсекунды телефонного разговора. А потом уже просто идет чисто театральное действо для очернения или наоборот реабилитации. Зачем, какое право. Мне очень жалко тех влюбленных и кропотливо и удивительно тонко разбирающихся в этих вопросах людей.
В. Дымарский― А если ее поменяют на кого-то, если она окажется на Украине, это не умалит всех ее достоинств, образа, который она приобрела за это время.
А. Невзоров― Она все, что требовала ситуация сделать от человека блистательно, она все сделала. И она свою точку поставила. И она вероятно станет все-таки одной из самых главных фигур нашего времени.
А. Венедиктов― Но мы не про нее. Мы про российское государство.
А. Невзоров― Я не могу, друг мой, если бы от меня зависела…
А. Венедиктов― Да, если бы от тебя зависело.
А. Невзоров― …ее судьба.
В. Дымарский― Если бы президентом был Невзоров.
А. Невзоров― Нет, я надеюсь никогда меня ни в какие властные структуры близко больше не занесет.
В. Дымарский― Хорошо, если бы Невзорову сказать посоветовать. Что бы он посоветовал.
А. Невзоров― Я бы посоветовал, если мы хотим взрыва на Украине, то надо Савченко отправить туда. Потому что обмеренная таким авторитетом и снабженная таким темпераментом, более того, поддержанная очень многими блистательными людьми этой планеты, Савченко не будет мириться с той политикой дерьмовой выжидательности, трусости и неумения вести себя в сложной ситуации, которую демонстрирует правительство Украины.
В. Дымарский― То есть она радикализирует.
А. Невзоров― Я подозреваю, как только там появится Савченко, вот по-настоящему тогда все и жахнет.
А. Венедиктов― Я передам, Саш, ваш совет тем людям, которые, наверное, могут принимать решения.
А. Невзоров― Да.
А. Соломин― Правильно я понимаю, что без каких-то условий это нужно сделать? Просто отдать.
А. Невзоров― Понимаете, здесь ситуация когда, что бы Россия увы, ни сделала, она просто покроет себя еще очередным слоем грязи.
А. Соломин― Но великодушный поступок, сейчас же все в руках президента. Он решает, суд уже сделал свое дело.
А. Невзоров― Он решает, я не могу за него говорить. И, наверное, это было бы очень легкомысленно. Я подозреваю, он тоже взвешивает все, что можно. Я подозреваю, он тоже чертовски прагматичен. И не подозреваю, я даже знаю. Но непосредственно к образу Савченко любые действия уже не будут иметь никакого отношения. Сумеет ли она распорядиться этим образом – не знаю, не уверен. Но хотелось бы.

В. Дымарский― …события в Брюсселе мы не можем обойти. Мне очень понравилась формулировка, которая сейчас пришла по sms нашего слушателя: свобода победит терроризм?
А. Невзоров― Нет.
В. Дымарский― Терроризм, Европа, поведение Европы в этих условиях.
А. Невзоров― Дело в том, что терроризм непобедим до тех пор, пока не будет поставлен правильный диагноз. Надо прекрасно понимать, что терроризм это религиозное действие. И теракт это, прежде всего, некое религиозное проявление. Это заявление человека о своей религиозной привязанности и о своих упованиях. До тех пор, бороться надо не с ИГИЛ, бороться надо не с подпольными сектами извращенцев или какими-то тетками в Ярославской области, которые шнуром от утюга убили недавно девчонку за то, что она неправильно положила земной поклон. Бороться надо с религией, потому что до тех пор, пока вы все не поймете, что это общественно опасное явление, провоцирующее желание реализовать свою инаковость, свою злобу, сделать это экспрессивно и на весь мир, до тех пор вы будете получать теракты. Пока вы не назовете вещи своими именами и не уберете религию обратно туда, где она должна находиться. В то поле, которое является полем только личных интересов и никогда не появляется в общественной жизни.
А. Венедиктов― Как это?
А. Невзоров― Вот тогда с религией будет возможно что-то, с терактом что-то сделать. Не раньше.
В. Дымарский― То есть часовенки в каждом доме. Не раньше.
А. Невзоров― А я не знаю, как они… Вот у нас есть замечательная Конституция, где роль религии прописана. Но вероятно этого недостаточно и маловато. Я уже говорил, что неизвестно, какую сейчас придется кровавую дорогу пройти людям, которые будут всего-навсего платить за свою любовь, ходить на задних лапках перед этими понятиями духовности, веры, надо же во что-то верить. Кстати для тех, кому надо во что-то верить, в Нижнем Новгороде открылся Храм Летающего Макаронного Монстра.
А. Соломин― Это зарегистрированная религия.
А. Невзоров― Да, это прекрасный храм. Концентрация идиотизма там превышает концентрацию идиотизма во всех остальных религиях. Так что верующим людям там будет необыкновенно уютно и приятно.
В. Дымарский― Но поскольку мы с религиозной темы сойти не можем…
А. Венедиктов― Секундочку. Извини, сказаны были важные вещи: вот до тех пор, пока вы не уберете религию. Кто вы? Куда уберете. Эти люди верующие, террористы я имею в виду. Кто их должен убрать и куда.
А. Невзоров― Друзья мои, я не занимаюсь государственным строительством, не занимаюсь борьбой с терроризмом. Вы меня спрашиваете, каким образом лечить эту заразу. Я вам показываю на необходимость, прежде всего, произнести твердый и точный диагноз. И определить, что большинство, если не все террористические акты сегодня совершаются именно под воздействием веры той или иной. Неважно, как она называется.
А. Венедиктов― Как политкорректно. Иной — это вы о чем? Той — я понимаю.
А. Невзоров― Это я вообще обо всем. Потому что-то я-то в отличие от вас не вижу разницы между религиями. Это из тех же самых запчастей сделанная, немножко другая разная конструкция. Но запчасти всегда одни и те же. И генерация злобы и нетерпимости тоже всегда одна и та же.
А. Соломин― А кто должен ставить этот диагноз?
А. Невзоров― Вероятно поставит измученное и обескровленное войной с этим мракобесием человечество.
А. Венедиктов― Виталий.
В. Дымарский― Все-таки говорят, бывает умеренный ислам, неумеренный. Умеренное православие или нет.
А. Невзоров― Я не знаю, что значит умеренное, неумеренное. Я в отличие от многих присутствующих в этой беседе неплохо знаю и патристику, и гомилетику, и литургию, и богословие как таковое. И вот не существует немножко беременности. Существует беременность как факт. И существует религиозная вера, которая обязана о себе заявлять и делать это агрессивно. Именно к этому каждого исповедника обязывает любая религия. Хорошо там сейчас в России, где православие абсолютно декоративно. Мы знаем, что начался великий пост, а все эти люди делятся рецептами, как бы сделать великопостную еду повкуснее. А что должен был бы сделать настоящий христианин как, например, Карл Северано…, это 17 век, он специально находил заплесневелый хлеб, специально пачкал его нечистотами и отходами помоев. А какая-то из его благочестивых подружек в этот момент пила воду, исключительно настоянную на мощах Франциска Сальского.
В. Дымарский― Рецепт для всех кафе и постных…
А. Невзоров― Конечно. Это если по-настоящему в это играть. Но где-то естественно это уже переживает период упадка. Вспомним того же Николая Барийского или Мирликийского, который, будучи еще грудным младенцем, грудь матери не сосал по средам и пятницам в постные дни. Вот это я понимаю, действительно благочестие. А то, что там демонстрируют нынешние православные, как им лучше щи сделать повеликопостнее, и чем их присыпать и как сервировать. Вот это все извините, полная фигня. Вы хотели еще поговорить о женщинах.
В. Дымарский― Конечно. У вас же инсайдерская информация прямо из монастырей.
А. Невзоров― У меня, как вы знаете много моих православных друзей, поскольку я сам когда-то в прошлом из всей этой среды, и вот они продолжают мне сливать потрясающего очарования факты. В частности мне в руки попал сегодняшний чин исповеди, какие вопросы в обязательном порядке должен иеромонах задать женщине на исповеди. Это вопросы, полагающиеся для прихожанок в ставропигиальных монастырях. Вот порицала ли власти на митингах.
А. Венедиктов― Да ладно.
А. Невзоров― Это обязательный вопрос. Стоп. Портила ли воздух в храме.
А. Венедиктов― Приравнено.
А. Невзоров― Смотрела ли бесстыдное кино. Открывала ли рот, чтобы похвастаться золотыми зубами. А также вопрос: посещала ли салоны красоты и тут же рядом вопрос: в помещении не сморкалась ли на пол. А также еще меня очень умилил вопрос: не предавалась ли игре в кубик Рубика и не ездила ли в Турцию для плотских утех.
А. Венедиктов― По-моему, вы троллите.
А. Невзоров― Нет, дорогой мой. Давай призовем монаха Баранова лучшего эксперта по всем этим вопросам и он это подтвердит.