Л.Г. Антипенко Русь изначальная (Истоки русской цивилизации)

                                                                                 Спутнице моей − Валентине,
                                                                                  неизменной помощнице
                                                                                  во всех моих начинаниях
                                                                                  эту  книгу посвящаю.  
                                             
Аннотация

Русь изначальная − это вовсе не та Русь, которую принято именовать Киевской и отсчитывать её существование примерно со средины I тысячелетия. Киевская Русь в своём историческом бытии расположена по одну сторону исторического горизонта, заглянуть за  линию которого многие историковеды не решаются: трудно или опасно. В  данной книге постановка вопроса иная: автор не тщится пофантазировать на тему о том, что находится за линией исторического горизонта, а отодвигает её вглубь истории на 2 тыс. лет. Для этого используется принцип исторического дальнодействия. С помощью этого принципа (и некоторых других методов исследования) удаётся доказать, что этноним Русь и соотносимая с ним Русская цивилизация берут своё начало в Священной Трое, в Троаде, Таруисе.
Подлинная история воспроизводится не только по застывшим записям в  исторических документах и по археологическим данным, но и по наличию звуковых, речевых, соответствий, выявляемых в языке между разными этапами цивилизационного развития. В отношении русов и славяно-русов (пеласгов) этот историко-временной феномен был открыт и использован для расшифровки этрусского языка итальянским этрускологом и славистом Себастьяно Чьямпи (1769−1847) и русским историком и археологом  А. Д. Чертковым (1789−1858). От этрусков к пеласгам, от пеласгов к русичам − образец нелинейного мышления в исторической науке, заимствованный автором для ответа на вопрос «…откуда есть пошла  Руская земля?».
Ключевые слова: Русь и  речь, слово и словени (славяне).


                                                     Предисловие                                    

                                                                                 Из мрачной глубины веков
                                                                                 Ты поднималась исполином…
                                                                                 Россия …
                                                                                                           Игорь Тальков
                                             

«Русь изначальная» – так назвал Валентин Дмитриевич Иванов свой исторический роман (1953), посвящённый вопросу о древних истоках Руси Великой. Автор вплотную подошёл к линии исторического горизонта, за которой долгое время официальная наука, именуемая историей, не находила (а, скорее, и не хотела искать) места тому  народу, который вступил на историческое поприще под названием  Русь. А ведь за этим названием  кроется нечто столь неординарное, что ни один серьёзный учёный не рискнул отнести его в разряд эпонимов по типу того, как, для чехов выступает Чех, для поляков − Лех (Лях). (Напомним, что эпонимом называется имя обожествлённого предка, основателя того или иного рода).  
     Известный польский филолог  Александр Брюкнер (Brückner) (1856−1939) высказал в своё время крайне важное  для раскрытия нашей темы суждение:  «Кто верно истолкует название Руси, тот получит ключ к разъяснению её первоначальной истории». Эта научно-поисковая установка уже в значительной мере себя оправдала. Так  О. Н. Трубачёв , руководствуясь ею, получил в своих историко-лингвистических изысканиях выдающиеся научные результаты, касающиеся генезиса русского языка и русского народа. К ним мы вернёмся в дальнейшем, а здесь пока о том, что требуется от  жанра предисловия.  
В методику данного исследования входят два новых принципа, которые, кажется, до сих пор не были замечены и не использовались профессиональными историками. Один из них заимствован из естественнонаучного и математического  творчества, второй −  из творчества музыкального. Первый знаменует собою переход, скажем так, от скалярного к векторному описанию исторических событий. Второй позволяет раскрыть особую специфику исторического времени путём уподобления его тому течению времени, которое выявляется в творческой работе композитора, занятого сочинением непосредственно музыкальных произведений (сонат  симфоний и т.п.).  Речь идёт о композиционно-музыкальном приёме, привнесённом в методику изучения исторических событий.
Что означает в нашем контексте скалярное и векторное описание явлений? Пример скалярного описания дают синоптические карты погоды. На них отображается точечное  распределение температур по земной поверхности таким образом, что в каждом месте, в каждой точке указывается численное значение температуры в тот или иной период календарного года. На этих картах можно видеть также изотермы, т.е. линии, соединяющие точки с обозначением одной и той же температуры. Если бы мы далее захотели выяснить и обозначить интенсивность перехода от одной изотермы к другой, нам пришлось бы ввести векторное понятие градиента с указанием направления спада или увеличения температуры2.
Когда обычный вектор сочетается с угловой мерой вращения − вращения его вокруг некоторой неподвижной точки (полюса), он именуется полярным вектором. И здесь   стоит  познакомиться с рядом исторических явлений, сущность которых легче поддаётся раскрытию, если при их описании используются такие элементы векторного анализа. Пример, взятый из области искусства, быть может, позволит нам более наглядно представить различие между скалярным и векторным описанием природных и социально-исторических явлений. Если сослаться, скажем, на изобразительное искусство, то в нём можно выделить живопись как таковую и графику. Живопись имеет дело с точками, графика − со штрихами. Точки, помимо того, что они отличаются одна от другой цветом, тоном, оттенком, имеют лишь одну геометрическую характеристику, сводящуюся к указанию их места на плоскости. Живопись, писал П.А. Флоренский, распространяет вещественность на пространство и потому склонна пространство превращать в среду. «Напротив, графика пространственность подводит к вещи и тем самым истолковывает самые вещи как некоторые возможности движений в них, но движений в разных случаях различных»3. Из таких внутренне побуждаемых движений может формироваться обобщённый вектор движения и развития применительно к такому понятию как народность.  
Осмысление второго принципа потребует особенно пристального внимания читателя к этому вопросу. Для начала сошлёмся на одно суждение Г. В. Свиридова, в котором утверждается, что художник призван служить, по мере своих сил, раскрытию Истины; в синтезе Музыки и Слова может быть заключена Истина». Чтобы представить эту Истину в более развёрнутом виде, процитируем уместный в данном контексте пассаж К. Леви-Строса.  Представим себе, писал он, инопланетных археологов, появившихся на Земле после того, как человечество исчезнет с неё, и производящих раскопки на месте одной из наших библиотек. Этим археологам совершенно неизвестна  наша письменность, но они пытаются расшифровать её. Для этого им нужно предварительно установить, что мы пишем слева направо и сверху вниз. Но и после этого открытия часть книг дешифровать не удастся. Это будут своего рода оркестровые партитуры, хранящиеся в музыкальном отделе. Учёные пытаются  читать нотные строчки последовательно одну за другой, начиная сверху страницы; со временем они заметят, что некоторые группы нот повторяются частично или полностью через определённые интервалы, а некоторые мелодические фразы, находящиеся на расстоянии друг от друга, схожи между собой.   «В таком случае, – пишет Леви-Строс, – им, возможно, придёт в голову, что эти мелодические фразы нужно рассматривать не последовательно, а как части целого, и охватывать их целиком. Тогда они откроют принцип того, что мы называем гармонией. Оркестровая партитура имеет смысл только тогда, когда её читают по одной оси диахронно (страницу за страницей, слева направо) и вместе с тем по другой оси синхронно, сверху вниз» .
Музыкальная симфония (соната, увертюра) развёртывается при исполнении во времени, но время в таком случае предстаёт по-разному в зависимости от того, судит  о нём внешний наблюдатель или же человек, переживающий симфоническое содержание времен. Нечто подобное происходит и тогда, когда мы ощущаем себя погружёнными в поток исторического времени. Тогда наступает понимание того, что на письменные исторические источники надо смотреть так, чтобы не только видеть (мысленным взором), но и слышать, ход истории. Исторически музыкальный слух есть дар, которым отличаются, прежде всего, великие творцы − художники, поэты, музыканты. Им в полной мере обладал А. С. Пушкин, о чём, к примеру,  напоминает нам его удивительная строфа:
               Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи,
              Старца великого тень чую смущённой душой.
Конечно же, не требуется, чтобы учёный-историк обладал поэтическим или музыкальным даром. Достаточно того, чтобы он умел прочитывать страницы истории,  двигаясь по ним одновременно по горизонтали и по вертикали, умел постигать ту мгновенную связь, которая устанавливается между отдельными пластами исторически-временной реальности, названными О. Шпенглером историческими гештальтами (от нем. die Gestalt − форма, вид, образ) . Шпенглер считал целесообразным характеризовать термином «одновременность» наблюдаемое соответствие между историческими фактами или гештальтами, взятыми из разных культур (разных культурно-исторических типов, по Н. Я. Данилевскому) .  Мы же хотели бы сосредоточить внимание читателя и слушателя на наличии дальнодействующей связи, скорее, между гештальтами одной и той же культуры.  Их следовало бы, придерживаясь той же логики, называть со-временными. Прослеживая в таком случае мгновенную перекличку одного гештальта с другим, мы получаем возможность не только более адекватно судить о ходе исторических событий в прошлом, но и предсказывать будущее, ибо, как указывал М. Хайдеггер, перекличка прошлого с будущим есть перекличка истока и цели
О том, сколь полезно применение сформулированных здесь двух метаисторических принципов (будем  их так называть) применительно к анализу исторических явлений,  читатель, вероятно, сможет убедиться в дальнейшем − ознакомившись с полным текстом монографии, а пока покажем на одном конкретном примере эвристическое значение методики векторного описания в области формирования европейской (в целом) отечественной художественной литературы.  Обратимся в этой связи к статье Петра Палиевского «Пушкин в движении европейского сознания».
Если, указывает автор, расположить на карте Европы национальных гениев её литератур и проставить даты их жизни, получится картина странного движения:  оно опоясывает границы континента каким-то прерывистым ходом по часовой стрелке. Начинается на юго-востоке в Греции (VII в. до н.э., Гомер), идёт дальше южной границей на запад через Рим (I в. до н.э., Вергилий и Гораций), где приостанавливается до появления Данте (конец XIII - начало XIV в.); движется  дальше к Португалии (XVI в., Камоэнс), Испании (Сервантес, конец XVI - начало XVII в.), поднимается на север к Англии (Шекспир, конец XVI - начало XVII в.), поворачивает снова на восток через Францию (Корнель, Расин, Мольер - XVII в.), Германию (Гёте, средина XVIII - начало XIX в.) и завершается в России (начало XIX в., Пушкин). На небосклоне мировой поэзии зажигаются светила, складываясь - то ли в виде неровного эллипса, повёрнутого в сторону Азии, то ли в виде  развёртывающейся спирали  в одно европейское созвездие − Большую Плеяду.
«Пушкин, − пишет далее Палиевский, − является в ней последним. Он как бы замыкает движение, возвращает его классической Греции. Через него просматривается известная дорога «из варяг в греки»; он даже проделывает её заново сам, добираясь из Петербурга в крымский Гурзуф (первоначальное греческое название Крисифина, т.е. «Прекрасная»). В нём европейское духовное пространство выходит на свой крайний восточный предел, заканчивает формирование» .
Это «странное движение» нетрудно представить в виде изменения полярного вектора с вполне угадываемым центром его вращения − тем местом на географической карте, где когда-то располагалась Священная Троя. Тем местом, которое выбрано нами в качестве отправного пункта в научно-историческом повествовании о Руси изначальной. И один из первых вопросов, на который  здесь предстоит ответить, есть вопрос о том, пребывали ли там во время оно те, которые известны в древней истории (в частности, из Повести временных лет) под именем руси, русичей, русских. При поиске ответа на него надо будет учитывать одно немаловажное обстоятельство: проводить различие между собственными и нарицательными именами народов. Собственным именем народа, как отмечал, в частности, Юрий Венелин, должно называть то, коим он сам себя именует, «нарицательным то, коим его называют другие народы…» . Мы знаем по письменным историческим источникам, что жили когда-то пеласги (лелеки), трояне, венеты, росены (расены), анты, вагры (варяги) и другие, по-разному поименованные племена и народы, среди которых ведутся поиски предков славян и русов. Можно ли сделать так, чтобы такие поиски были более успешными по сравнению, скажем, с методикой изучения жизни и миграции муравьиных семейств? Полагаем, что историческую жизнь народов нельзя адекватно представить, минуя  закономерности математического универсума, в котором наряду со скалярными и векторными величинами (первый шаг) функционируют и более сложные, пригодные к описанию исторических событий, величины − типа аксиальных векторов, мнимых и комплексных чисел.
Для облегчения понимания задачи, стоящей перед читателем, текст данной монографии подаётся в виде отдельных звеньев, напоминающих элементы мозаичной картины, составленной из разных кусочков узорчатых камней и  пластинок смальты, упорядоченный набор которых и образует  картину в целом.    

Часть первая. Русь изначальная: результаты поисков в контексте метаисторического принципа дальнодействия  

§1. Математическое осмысление метаисторического принципа дальнодействия и его первые результаты

В предисловии нами в виде принципа исследования была представлена  принципа гипотеза о наличии   дальнодействующей связи между историческими событиями, сформулированная по аналогии со спецификой развёртывания времени в музыкальной композиции.   Чтобы не возникала видимость, что эта аналогия сама по себе хороша лишь как метафора, не способная служить в качестве доказательного аргумента,  придётся подвести под неё научное, математически строгое, обоснование и показать на ряде образцовых  примеров присущую ей эвристическую эффективность. По большей части обоснование наше будет опираться на геометрическую дисциплину мысли, развёрнутую в не-евклидовой (Воображаемой, по терминологии  Н. И  Лобачевского) геометрии. И это далеко не случайно.
«Геометрические знания, − писал в этой связи Д. И. Менделеев в своих «Заветных мыслях», − составили основу всей точной науки, а самобытность геометрии Лобачевского − зарю самостоятельного развития наук в России. Посев научный взойдёт для жатвы народной…». Плоды этой жатвы можно, теперь, мы надеемся, увидеть и в сфере социальных и исторических наук. И здесь одно из первых мест будет занимать метаисторический принцип дальнодействия. В геометрическом контексте суть его очень чётко просматривается в геометрическом контексте.
Действительно, назовём историческим гештальтом евклидову геометрию, которая была сформирована как целостная научная дисциплина мысли примерно к концу четвёртого  века до н.э. В систематизированном письменном  виде она дошла до нас с именем Евклида. В качестве отклика на неё спустя две с лишним тысячи лет (Н. И. Лобачевский, 1820-е г.),  возникла геометрия не-евклидова. И в конце 20-х годов, и в последующие два десятка лет мало кто из математиков признавал право на её существование. Впечатление было такое, что новая геометрия возникла ниоткуда,  и трудно было понять, почему должно существовать две геометрии. Трудность эта  заключалась в том, что при сравнении двух типов геометрии не каждому было дано прозреть,  ухватить мелодическую связь между ними, а если точнее − увидеть наличие когерентной, коррелятивной связи между волновыми процессами, вписанными явно и неявно в структуру одной и второй геометрий. В евклидовой геометрии волновые процессы описываются при помощи циклических функций, таких, как синус и косинус. В не-евклидовой геометрии обычные (строго говоря, параболические) функции синус и косинус заменяются на синус и косинус гиперболические. Замена даётся посредством использования мнимой единицы, что конкретно было показано российско-польским математиком Гоёне Вронским (1776−1853). И тут выясняется, что за участием мнимой единицы в описании циклически-волновых процессов скрывается способ преобразования самого времени, когда вещественный параметр времени замещается мнимым параметром. Мнимому параметру соответствует скрытое развитие гештальта, из-за чего нельзя найти никаких следов его развития на соответствующем отрезке  вещественного времени. Отсюда − представление о дальнодействии, о наличии акаузальной связи между гештальтами, о замещении связи каузальной, или причинно-следственной, − связью коррелятивной.  Это как раз и есть то самое, что реализуется во  взаимоотношении этих двух геометрий и что служит образцом для установления (выявления) коррелятивной связи между разнообразными историческими гештальтами как таковыми.  
Возможно, ближе к нарративному сознанию профессиональных историков будет несколько видоизменённая математическая модель исторических процессов. Одно дело, когда мы рассматриваем коррелятивную связь между двумя историческими гештальтами как связь уже состоявшуюся, т.е. реализованную в данном варианте, и другое дело, когда речь идёт о связи того, что уже есть, с тем, что предстоит в будущем. Ожиданию и предвкушению будущего математическая дисциплина мысли ставит в соответствие математическое ожидание − понятие, связанное с распределением вероятностей между статистическими событиями. В том или ином сонме статистических событий всегда делается выбор каких-то благоприятных событий и устанавливается их вероятность. Вероятность удостоверяется в ходе испытаний (например, подбрасыванием монеты и подсчётом того, сколько раз выпадет «орёл» и «решка»). Математическую вероятность и статистику сводят вместе посредством теорем больших чисел.
С этим инструментом математики входят в область бесконечного, в область несчётного множества элементов, именуемого континуумом, или канторовским континуумом  (по имени немецкого математика Георга Кантора (1845−1918)). Как оказалось, вход в область бесконечного с установкой на вероятность позволил дать фундаментальное обоснование математической теории вероятности. Заслуга этого принадлежит нашему отечественному математику Н. Н. Лузину (1883−1950), создавшему дескриптивную теорию множеств. Лузин вдохнул жизнь в застывший канторовский континуум, показав, что он функционирует по законам порождения математических систем, выделяемых из континуального хаоса согласно принципу наименования  математического объекта.  Раньше на это обстоятельство не обращали особого внимания, поскольку в области бесконечного имена математических объектов  фигурируют в виде дескрипций − развёрнутых наименований, представленных посредством математических символов.  А когда выяснилось, что объекты порождаются соответствующими именами, встал вопрос о целесообразном выборе таких имён, что неизбежно связано с вероятностной оценкой того, что выбирается. Выбор соотносится с будущим, будущее предсказуемо  лишь в той мере, которая определяется вероятностными суждениями,    математическим ожиданием.

Посмотрим теперь, к каким выводам можно придти, если народ (этнос), рассматриваемый в перспективе цивилизационного развития, эксплицировать дескриптивным, по Лузину, множеством. В континууме множество приобретает статус существования, когда ему присуща некоторая степень организации, к примеру, когда оно удовлетворяет критерию измеримости. Под этим углом зрения о возникновении и существовании народа как такового можно говорить лишь при условии, что он представляет собой организм, развивающийся по ходу времени как целое, обретающее собственное имя.  К сожалению, судить о развёрнутом во времени существовании того или иного народа по наличию у него одного и того же этнонима удаётся далеко не всегда. Так, один из профессиональных историков, В. М. Флоринский (1834−1899),  пишет, что, согласно историческим, этнографическим и археологическим трудам, «удалось несколько ориентироваться в этом тёмном вопросе и доказать, что утрата народных исторических имён не означает вырождение или потерю народности, что те же самые исторические племена большей частью продолжают существовать до сих пор, но только под другими названиями».  Вот тут-то и приходит на помощь концепция дескриптивных имён. А с нею встаёт вопрос о критерии или критериях их содержания.
Понятно, что важнейшее значение здесь имеет критерий языковой общности людей, принадлежащих данному этническому объединению. Но этого ещё недостаточно. Так, например, великосветское общество России в своё время  отказалось от русского языка, заменив его французским. И всё же никто не решился бы назвать его (это общество) отдельным этносом. Следовательно, языковый критерий должен быть дополнен чем-то ещё не менее значимым.  
В 2000 году итальянский учёный Луиджи Лука Кавалли-Сфорца издал знаменитую  книгу «Гены, народы и языки» . Центральное место в ней занимает вопрос: какова связь между генами и языками? Сфорца предположил, что сравнение типов крови есть лучшее средство определить «генетическую дистанцию» и объяснить лингвистические и культурные различия между разными народами. Так была предпринята попытка сравнить данные молекулярной генетики и лингвистики. Попытка эта увенчалась успехом. В результате было показано, что распространение генов удивительным образом коррелирует с распространением языков, т.е. родословное древо, построенное на основании генетических исследований, соответствует лингвистическому родословному древу. Геногеография совместилась с этнической географией. Но главное − открылось в человеке наличие генетической памяти.
Теперь мы можем смело утверждать, что родословное древо человеческого рода имеет двойственный характер: оно вбирает в себя историческую память −. то, что выражено в слове, устном или письменном, и память генетическую, содержащуюся в генотипе человека. Может случиться так, что некоторый этнос утратит, в силу ряда исторических причин, свою историческую память, а затем, в какой-то момент исторического времени она возродится под действием генетической информации. Читатель может сказать, что в этих рассуждениях можно обойтись и без ссылки на выше приведенные математические модели. Однако есть один решающий аргумент, без учёта которого вообще нельзя добиться научной строгости при решении проблемы, касающейся  этногенеза и исторической судьбы народа.  
Представители научного сообщества, являющиеся сторонниками учения В. И. Вернадского о Земной биосфере и антропосфере, утверждают, что разделение антропосферы на отдельные этносы неслучайно. Этнос есть та единица, через которую реализуется взаимодействие человечества с Земной биосферой, что, по словам А. Н. Тюрюканова и В. М. Фролова, «соединяет историю людей с историей биосферы» . Этническое многообразие антропосферы выступает, таким образом, в качестве  необходимого условия существования человечества. Нетрудно понять, что это многообразие по существу представляет собой разновидность континуума, следовательно, закономерность возникновения и существования в нём этнических единиц подчиняется вероятностным закономерностям. С этой, научной, точки зрения  оказывается ложной религиозная мифологема об априорной «богоизбранности» какого бы то ни было народа.
Вообще постижение исторической судьбы народа затрудняется тем обстоятельством, что человеческая мысль при оценке исторических событий различает только один тип связи между ними − связи каузальной. Связь коррелятивная обычно остаётся за пределами внимания. Однако новая форма исторического сознания, учитывающая оба типа связи, уже пробивает себе дорогу, хотя мы наблюдаем пока лишь её первые робкие шаги. Теперь мы можем апеллировать в этом вопросе не только к имени Шпенглера, но и к личностям некоторых других историковедов. Так, в книге «Уцелевшие атланты», принадлежащей англоязычному учёному Фрэнку Джозефу, сформулирован следующий тезис относительно наличия коррелятивной связи между Первой и Второй мировыми войнами: «Первая мировая война началась вовсе не 21 июля 1914 года, и не в Сербии. На самом деле она разразилась почти на три тысячи лет ранее на северозападном побережье нынешней Турции» . Имеется тут в виду не только гомеровская Троянская война, но и война в гораздо более широких масштабах, война, в которую были вовлечены во многом  загадочные «народы моря». А  Второй мировой войной мы вправе называть всемирную войну XX столетия с её двумя фазами, перепадающими на 1914−1918  и 1939−1945 гг.  

§2. «Слово о полку Игореве» как документ, свидетельствующий о двух коррелятивно  связанных исторических эпохах

Великая русская литература, читаем в книге В. А. Кожевникова «Тайны и загадки «Слова о полку Игореве»», начинается с этого гениального «Слова». Ни одно произведение в мире не ставило перед учёными столько проблем и сложнейших вопросов, как «Слово», между тем весь его текст − семнадцать страничек. «Его изучению посвящено более шести тысяч книг, статей и специальных исследований, а учёные всё спорят и спорят, определяя значение некоторых слов (например, что′ такое или кто′ такие «шереширы»), выясняя смысл целых предложений, фраз и непонятных «темных мест»» .
Двести лет, пишет автор далее, учёные ломают голову над загадкой автора. Кто написал эту поэму? И где жил этот неведомый нам гений? Что подвигло его на создание непревзойдённого по своей красоте и мудрости шедевра? Что′,  может быть, самое важное в жизни, хотел он сказать своим современникам и через века донести до нас. «И до тех, кто будет после нас…»  
Наверное, нисколько не ошибёмся, если отметим, что крайне важно в данной поэме, как и во всяком осмысленном произведении, выделить, вычленить,  ключевые слова. Поскольку «Слово» произведение историческое, в нём прозорливый автор его должен был обозначить исторический горизонт, до которого он простирает историко-временную ретроспективу, чтобы, опираясь на неё, можно было судить о национальной перспективе. К сожалению, почти никто из авторов «более шести тысяч книг, статей и специальных статей», о которых упоминает Кожевников, наличие этого горизонта не заметил. (Исключения есть, но о них позже). Ключевыми словами, обозначающими в поэме исторический горизонт, служит выражение обаполы сего времени.  Белорусское слово «абапал» означает: с двух сторон, по обе стороны. В поэме однозначно указано, где находится временная граница между двумя противоположными сторонами:

                    О Бояне соловiю старого времени!
                    абы ты сiа полкы ущекотал, скача
                    славiю по мыслену древу, летая умом
                    подъ облакы, свiвая славы обаполы
                    сего времени, рища в тропу Трояню
                    чресъ поля на горы.

Очевидно же, что речь здесь идёт об одной из тех двух сторон времени, начало которой положил разгром ахейцами Священной Трои, когда небольшие остатки её жителей двинулись через степи и горы Кавказа на север, в Меотиду, где впоследствии возник город Тмуторокань. Оттого и повесть Бояна, охватывающая исторические события с момента княжения «старого Владимира», пишется «старыми словесы», но «по былинамъ сего времени».
Эта временная двойственность символизируется двумя персонажами, двумя героями повествования: Игорем Святославичем и Всеславом  Брячиславичем − Всеславом вещим,  правнуком старого Владимира. Две ипостаси, а стремление одно  − отвоевать Тмуторокань, Меотиду, дабы воссоединить две части Русской земли. Цель одна, методы разные. Поэтому хотя поступки одного и другого в поэме осуждаются, но в разной мере. Грешен, но и прославлен, в конце концов, князь Игорь, поскольку покаялся в грехах; порицаем, и только, Всеслав вещий:  «Тому вещей Боянъ и первое припевку смысленый рече: ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду, суда Божiа не минути».
Суд истории над полоцким князем может не совсем совпадать с тем, что высказано в поэме от лица вещего Бояна. Критический подход к оценке описанных в ней событий, во многом определяет смысловую оценку  поэмы как таковой.
Образ Всеслава раскрывается в том месте текста «Слова»,  где звучит реквием по павшему в битве с половцами полку Игорове.  «Ничитъ трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось. Уже бо братие невеселая година въстала, уже пустыня силу прикрыла; въстала обида въ силах Дажь-Божа внука. Вступилъ девою на землю Трояню. Въсплескала лебедиными крилы на синем море у Дону плещучи, убуди жирня времена, усобица Княземь на поганые погыбы». Если правильно расставить здесь знаки препинания, то этот отрывок в переводе на современный русский язык будет понят именно в том истинном смысле, который он передаёт. Тут сказано,  что и трава никнет от жалости, и древо с тугою (туга (белорус.− печаль, тоска) к земле преклонилось, ибо наступила невесёлая година и уже заслонила собой последовавшее после жеребьёвки запустение. Так за бросанием игральной кости (игральная кость сила, или сига) возникла несправедливость (со стороны) внука Даждь-Бога, вступившего (с) девою  на землю Трои, где на синем море у Дона она всплескала  лебедиными крыльями, пробудила тяжёлые времена усобицы между князьями на их погибель от поганых.
Тут, конечно, сразу же возникает вопрос о том,  как оказалась земля Трои на синем море у самого Дона? Чтобы разгадать эту загадку, надо вспомнить о смысле выражения Русская земля. У него в те времена  было несколько значений. Помимо значений страны и земли (территории), на которой жили русичи, термин Русская земля  означал ещё сам Русский народ. Что это так, мы можем убедиться, сославшись на один исторический факт. В 1069 году в Киеве, после   крамолы, возникшей между князьями  Изяславом, Святославом и Всеволодом, сыновьями Ярослава Мудрого, с одной стороны, и Всеславом вещим − с другой, у киевлян всплыло в памяти  пророчество волхва, мутившего их в 1064 году, будто им придётся через пять лет перебираться к ромеям. По словам А. А. Шахматова, «испуганные киевляне вспомнили в 1069 году о пророчестве волхва, предсказавшего, что на пятое лето Русская земля станет на Греческой, и начали подумывать о том, что им придётся последовать этому пророчеству» .
Как видно, переселение Русской земли на землю Греческую означает не что иное, как переселение туда русского народа. В таком же  смысле мы должны понимать и «землю Трояню» − как жителей Трои, покинувших когда-то свои родные места и волею судьбы оказавшихся в Меотиде, у Дона великого.
Что же,  однако, означает всплеск «лебедиными крыльями», чем он вызван? В. Щербаков предположил, что в данном случае надо видеть ассоциацию с событиями Троянской войны, когда при осаде Трои ахейцами-данайцами паруса греческих кораблей предстали перед очами троянцев как стая встревоженных лебедей .
Вроде бы и красивая догадка, но всё-таки неверная. За «лебедями» не стоило забираться столь далеко в глубину истории, поскольку при описании похода князя Игоря перед умственным взором автора «Слова» возникла картина не морских кораблей, а степных половецких веж-телег, о которых говорится напрямую: «а половци неготовами дорогами побегоша къ Дону Великому; крычатъ телегы  полунощи; рци лебеди роспущени».  
В Приложениях к екатерининскому списку «Слова», содержащих осовремененное изложение текста «Слова» вместе с примечаниями-пояснениями, можно прочитать: «На седьмом веке Трояновом метнул Всеслав жребий о девице, которая ему была люба. Он, подпершись клюками о коней, скочил к граду Киеву, дотянулся стружием до златого престола киевского…» . Здесь опять-таки искажение смысла того, о чём говорится в Слове, за исключением фразы «метнул Всеслав жребий о девице». А  эта фраза, казалось бы, должна подвести автора перевода (как и позднейших переводчиков и комментаторов, а их сотни, если не тысячи) к правильному осмыслению подлинника. Тогда  клюки (хитрости. − И. И. Срезневский) не превратились бы в опоры для каких-то там  коней, помогших «скочить к граду Киеву». Исторические факты свидетельствуют о том, что Всеславу вовсе не требовалось скакать к Киеву, чтобы занять великокняжеский престол. Он уже был в стольном граде, сидел там в порубе, а затем возложил  на себя великокняжеские полномочия, когда киевляне освободили его из заточения. Вот этот самый поруб и превратился в образной передаче автора Поэмы в «коня», в того самого коня, которого называют Троянским. И ещё надо иметь в виду, что вместе с легендой о Троянском коне  в «Слове» отразился ряд сопутствующих ей обстоятельств, описанных в гомеровской «Илиаде». «Троянский конь» − финал десятилетней Троянской войны. А причиной её, согласно легенде, послужило похищение сыном  троянского царя Приама Елены Прекрасной, жены спартанского царя Менелая. Подтолкнули его к этому поступку три олимпийские богини − Гера, Афина и  Афродита, −  когда, по их наущению, он вынужден был  отдать предпочтение красоте одной из трёх, бросить свой жребий.  
Мы не знаем, какую девицу выбирал для себя Всеслав, когда бросал игральную кость (сигу), зато нам известно, как он оказался в том самом киевском  порубе. Киевские князья воевали в те времена с другими удельными князьями. В этих войнах участвовал и  Всеслав, ставший князем полоцким в 1044 году (годы жизни: ок. 1029−1101). Выше мы уже упоминали о распре, возникшей между ним и киевскими князьями Изяславом, Святославом и Всеволодом − сыновьями Ярослава Мудрого.  В 1067 году Ярославичи пригласили его на переговоры, обещая под присягой  целования креста, что не причинят ему зла. Встреча состоялась в районе Орши, в месте впадения реки Оршицы (Рши) в Днепр.  Всеслав вместе с двумя сыновьями переплыл на лодке Днепр для мирных переговоров. Однако Ярославичи нарушили свою клятву, захватили его вместе с сыновьями, привезли в Киев, где и посадили в поруб. В заточении Всеслав пробыл 14 месяцев, от смерти его спасло, парадоксальным образом, поражение Ярославичей в битве с половцами на реке Алтее, нагрянувшими на киевскую землю в 1068 году.
Киевский князь Изяслав уклонился от дальнейшей борьбы с половцами и укрылся за городскими стенами столицы. Киевляне же, понимая размеры половецкой опасности, потребовали от Ярославичей лошадей и оружия, чтобы самим идти на битву с погаными. Они обвинили  в поражении княжеских воевод и потребовали освобождения Всеслава, который, по их мнению, мог бы возглавить поход против нападавших, так как он, по их мнению, был искушён в ратном деле. 15 сентября 1068 года вспыхнуло народное восстание, Всеслав был освобождён и посажен на великокняжеский престол. Пробыл он на этом посту семь месяцев. Его главная заслуга − спасение Киева от половецкого разгрома.  А вот киевский поруб, в который он был заточён Ярослвичами, предстал в   «Слове» в образе Троянского коня. Выглядит всё это так, будто «коня» внесли в стольный град, чтобы позволить полоцкому князю «доткнуться стружием до златого престола киевского».
Обратимся теперь ко второй ипостаси «Слова». Чтобы понять весь трагизм битвы Игорева войска на берегу быстрой реки Каялы, где братья Игорь и Всеволод разлучились и попали в половецкий плен, надо опять же принять  во внимание основную цель его похода: проторить  дорогу от одной части Русской земли к другой, т.е., как сказано в тексте, «поискати града Тмутороканя, а любо испити шеломом Дону». Поскольку дорога туда пролегала сквозь степи, занятые половцами,  в своём замысле Игорь должен был учитывать возможность или, скорее, даже неизбежность военного столкновения с ними. Оттого-то он и наполнился ратным духом, простирая (вдаль) ум свой, укрепляя сердце мужеством («Иже истягну умъ крепостiю своею,  и поостри сердца своего мужеством, наполнився ратного духа…»). Когда же, отправляясь в поход, князь взглянул на небо и узрел  солнечное затмение, он воспринял это явление как предвестие о неизбежности сражения. И тогда сказал, обращаясь к дружине своей: «братie и дружино! луцежъ бы потяту быти, неже полонену быти: а всядемъ братие на свои бързыя комони, да позримъ синего Дону». (Далее идёт фраза: «Спала Князю умъ по хоти, и жалость ему знамение заступи искусити Дону великого», что буквально означает: «Охватила ум князя страсть-охота вкусить (воды) великого Дона, и это нетерпение (жалость) заслонило от него знамение).
Фраза «поискати града Тмутороканя, а любо испити шеломом Дону» означает в этом свете − проложить дорогу от одной земли Русской к другой Русской земле. Отсюда и раздвоение в её видениях: «О Руская земле! уже за шеломянем еси» и «О Руская земле! уже не [за] шеломянем еси». Эти фразы говорят о том, что был такой момент в походе полка Игорева, когда скрылась для него за линией горизонта  (за шеломянем) одна часть отчей Земли и появилась другая, с противоположной стороны. Следует иметь в виду, что словом шеломя[нь] обозначается в древнерусском языке и холм, и горизонт (небосвод). Об этом помнили «староверы» ещё в начале XIX века. Так  одни из них, А. Х. Востоков, выразил мнение, что смысл высказывания «О Русская земле! уже за шеломянем еси» означает, что, вступив в пределы половецкие, Игорево воинство «потеряло из виду землю отечественную, или: она спряталась за горизонтом… Шеломя может означать также дальность или высоту горизонта» .
Далеко от Игорева полка располагалась линия горизонта, потому что вёл наблюдение за окружающей местностью (окоёмом) Див, высоко сидящий на особом, быть может, Мировом  древе. В славянской мифологии, как отмечают многие специалисты в этой области знания, Мировое древо (Аrbor mundi) олицетворяет мировую ось, центр мира и воплощение мира в целом. Но в Слове о полку Игореве значение понятия Мирового древа сужено до понятия древа Родословного, потому что за ним стоит Див, древнее божество ариев, славян, русов.  
После поражения войска Игорева Див врезался в землю, не было уже больше того, что надо было ему отслеживать. А вначале в его кругозор попадали земли и по Волге, и по морю, и по Суле, Сурожу и Корсуню («дивъ кличетъ връху древа велитъ (Игорю) послушати земли незнаеме, влъзе, и по морю, и по Сулiю, и Сурожу, и Корсуню, и тебе Тъмутороканский болван»). Одним словом открывались виды на землю Русскую, что и отмечено в тексте Поэмы словами: «О Руская земле! уже не [за] шеломянем еси». Только ненадолго, до момента, отмеченного словами: «Уже снеся хула на хвалу (т.е. хула заменила похвалу); уже тресну нужда на волю; уже връжеса дивъ на землю. Се бо Готьскыя красныя девы въспеша на брезе синему морю, звоня Рускым златом…».
Последнее предложение в данном пассаже почти все комментаторы и переводчики «Слова» истолковывали так, будто звонили русским золотом готские девы, т.е. представители женского пола племени готов. Нашёлся, однако, один замечательный филолог, наш современник Юрий Сбитнев, который убедительно показал, что готы с их девами тут вовсе не причём; речь идёт о девах-русалках, пляшущих в болотных омутах, отчего и названы они боготскими . Юрий Сбитнев, в частности, отметил: «Первые издатели («Слова».−Л. А.) недоумевали, каким образом могло достаться «Готфским девам русское золото». Не смогли на это ответить и все последующие исследователи. А вот откуда оно у русалок, − яснее ясного. Ведь чуть выше по тексту автор повествует: «…кают князя Игоря, иже погрузи жиръ во дне Каялы реки Половецкия, русского злата насыпаша» (не подтверждение ли это, что поход князя был мирным, ведь двигался он с «жиром» − с казной и золотом, как отмечено выше). Это русское злато и стало достоянием боготских дев. Под звон его и совершают они горькую тризну о тех, кого уже не воскресить: «а Игорева полка не кресити»» . Подтверждение высказанным  здесь Сбитневым соображений  мы находим в Ипатьевском списке Повести временных лет, где о выступлении в поход полка Игорева сказано: «И тако идяхуть тихо, сбираючи дружину свою, бяхуть бо у них кони тучни велми». Надо понимать: «кони тучни велми» значит загружены до предела.
Здесь не может быть и речи о кратковременном, авантюрном набеге русской дружины на половцев. К тому же надо учесть, что у князя Игоря был замысел женить своего сына Владимира на половецкой княжне, что произошло впоследствии, позже, а после разгрома дело со сватовством обернулось иначе: «Ту кровавого вина недоста; ту пиръ докончаша храбрiи Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую».  
История изучения «Слова о полку Игореве» насчитывает более двухсот лет. За этот период очень немногие исследователи сумели распознать в тексте «Слова» элементы гомеровского эпоса. К ним, например, относится П. П. Вяземский с его книгой . Однако в последние годы ситуация заметно изменилась. Появились изыскатели (А.А. Гогешвили  и др.), которые под влиянием открытий П. П. Вяземского  продвинулись кое в чём вперёд при решении вопроса о гомеровской интерпретации. Они обратили внимание на следующее немаловажное обстоятельство. В своё время Н. М. Карамзин, сличая  рукописный текста «Слова», представленный А. И. Мусиным-Пушкиным, и печатный текст издания 1800 г., обнаружил ошибку наборщика. В печатном тексте вместо «сечи Трояни» было напечатано «вечи Трояни». А. А. Гогешвили отметил, что в переводе В. А. Жуковского присутствует более близкая к подлиннику строка «Были сечи Трояновы», а не «века Трояновы», хотя в последнем издании его перевода откуда-то появились «веки Трояновы»   (Сам П. П. Вяземский сообщает: «Карамзин уверял <…>, что по сделанному им, Н. М. Карамзиным, сличенiю, оказалось, что песнь о походе кн. Игоря со всею точностiю напечатана против подлинника, выключая выраженiя вечи Трояни, вместо которого в подлиннике стоитъ сечи Трояни» ).
Устранение этого недоразумения крайне важно для  подлинного понимания текста поэмы. «Ведь ясно, − пишет Гогешвили, − что если бы в тексте Слова были воспроизведены сечи Трояни, ни у кого даже не возникало бы сомнений, что автор говорит о Трояновой войне, о bellum trojanus» .  
Со своей стороны отметим, что фраза «сечи Трояни» позволяет восстановить логику повествования в том месте текста Поэмы, в котором идёт речь и о других крамольных битвах:

                                Были сечи Трояни, минула лета Ярославля;
                           Были полци Олговы, Олга Святославича.
                           Той бо Олегъ мечем крамолу коваше,
                           И стрелы по Земли сеяше. Вступает въ злат стременъ
                           Въ граде Тмуторокане.    

К сожалению, приходится всё-таки констатировать, что соображения,  высказанные П. П. Вяземским и А. А. Гогешвили о наличии в Слове ассоциаций, связанных лишь с эпизодами Троянской войны, не приводят к полноте его смыслового содержания. О том, чего им (этим соображениям) недостаёт, будет сказано далее. А пока отметим, что смысловая оценка событий, описанных в Слове,  представляет собой зеркальное отражение (подмена правого левым, левого правым) последовавшего за Троянской войной комплекса исторических событий, которые произошли в жизни потомков троянцев, т.е. тех, кои расстались с Землёй  Троянской.

§3. Прометеизм: мифология и реальность в прошлом и настоящем

История знает примеры, когда два созвучных исторических гештальта выделяются в форме двух эпонимов. Скажем заранее, что имеется определённая трудность при идентификации двух, разнесённых во времени, эпонимов, поскольку для их обозначения могут быть использованы разные отдельные слова, что часто происходит при переводе с одного языка на другой или из одной культуры в другую. В таком случае приходится апеллировать к тому, что называется дескрипцией, т.е. использовать имена развёрнутые, в должной мере описательные. Так мы узнаём, что, согласно индоевропейской традиции, у Бога-отца Сварога был сын Даждьбог − солнечный Бог, Гелиос по-гречески.
Исторические сведения на сей счёт такие. Когда в XI−XII вв. на Руси создавалась Повесть временных лет, наши летописцы, обращаясь к далёкому прошлому, в значительной мере использовали два византийских источника − Хронологию Георгия Амартола и Хронологию Иоанна Малалы (ок.491−578). Эти исторические хроники замечательны в том отношении, что в них, помимо сведений, почерпнутых из библейской мифологии, содержатся данные, относящиеся  к фактам античной истории с её мифологической предысторией.  В Ипатьевской летописи под 1114/1115 год излагается (в переводе на русский язык) взятый из Хронологии Малалы эвгемерический фрагмент. Он содержит в себе вставку от переводчика, в которой говорится, что после потопа и после разделения  языков в Египте начал царствовать сначала Местром из рода Хама, после него Иеремия, затем Феоста, которого египтяне называли Сварогом. «В царствование этого Феоста упали клещи с неба, и начали люди ковать оружие, а до того палицами и камнями бились. Тот же Феоста закон издал о том, чтобы женщины выходили замуж за одного мужчину и вели воздержный образ жизни …. Если же кто переступит этот закон, да ввергнут его в печь огненную. Того ради прозвали его Сварогом, и чтили его египтяне». После него царствовал его сын «по имени Солнце [Гелиос], которого называют Даждьбогом»; при нём «настало непорочное житьё по всей земле Египетской, и все восхваляли его» (пер. Д. С. Лихачёва).  
Феоста, или Гефест, в сонме олимпийских богов античной Греции занимал особое место как мастер кузнечного дела. Следуя принципу дескриптивной идентификации имён, мы должны отождествить его с Прометеем. Только так и не иначе: Гефест занял место Прометея после того, как олимпийские боги свергли титанов, среди которых был Прометей с его благодатным огнём, и установили новую власть над людьми. Прометеев огонь есть главное в дескрипции, позволяющей судить о единстве, тождестве двух легендарных образов − Прометея и Гефеста. Затруднение с данным отождествлением объясняется тем, что мало кому из историков и религиоведов удалось вникнуть в особенность этого огня, о которой речь пойдёт в дальнейшем. И всё же намёк на эту особенность нам удалось в соответствующей литературе отыскать. Имеется в виду статья о религии античных греков, помещённая в двухтомнике «Иллюстрированная история религий», изданном на русском языке в1899 году. Характеризуя культ Гефеста среди прочих олимпийских богов, авторы отмечают следующее: «Более благородный образ, соответствующий Гефесту, мы имеем в Прометее. Он также бог огня, также искусен и хитёр. Но огонь, представляемый Прометеем, не есть огонь природный, брошенный с неба, но огонь очага, который или похищен с неба, или произведён искусственно. <…>. Праздник Прометея, Прометеи, праздновался бегом с факелами, причём отец давал сыну в руки факел» .
Тут стоит обратить внимание на одно немаловажное обстоятельство. В порядке калибровки предлагаемой читателю исторической повести следует указать на различие между мифом и исторической истиной, с одной стороны, и исторической истиной и легендой − с другой. Миф тяготеет больше к сказке, часто к вымыслу, легенда тяготеет к исторической истине, более того, она во многих случаях устраняет искажения, наслаивающиеся на истину под воздействием той или иной идеологии. В этом отношении П. А. Флоренский высоко оценивал значение легенды в исторических изысканиях. Легенда, писал он,  не ошибается, как ошибаются историки, ибо легенда − это очищенная в горниле времени от всего случайного, просветлённая художественно до идеи, возведённая в тип сама действительность. «Легенда − живое предание, почти всегда более истинное, чем что мы называем историей, по слову Авг. Тьерри. Легенда − это и есть история по преимуществу, ибо «поэзия ближе к философии и содержательнее, нежели история», как засвидетельствовал и трезвейший из философов, отец современной науки Аристотель» .
Обращаясь к легенде о Прометее, отметим сразу же, что, несмотря на свою принадлежность к числу таких живых преданий, отражающих самое действительность, она хранит в себе не раскрытую до сих пор загадку, на  которую  обратил особое внимание венгерский писатель Лайош Мештерхази в своей книге «Загадка Прометея» (Budapest, 1973) .  Я, заявил он в предисловии к книге, открыл загадку Прометея. Только не разгадку её, об этом речи ещё нет. Пока только загадку.
 « И какую волнующую загадку! <…>. Просто непостижимо: как это никто никогда не замечал ее, а если замечал − как мог о ней молчать?!»
Кто  такой   Прометей,  знает  каждый  школьник.   Герой  из  греческой
мифологии, укравший  для людей огонь  с неба и  в наказание по велению Зевса
прикованный Гефестом к  скале на  Кавказе, куда ежедневно  прилетал орел (по
некоторым  источникам  − гриф), дабы вновь и вновь раздирать не успевавшие
затянуться раны  героя и клевать ему печень. Так  продолжалось очень  долго,
пока оказавшийся в тех краях Геракл не сразил орла, разбил оковы и освободил
Прометея». До сих пор, пишет он далее, всё ясно. А после этого «всё ясно» встают вопросы, на которые трудно подобрать ответы.  «Что  произошло с
Прометеем потом? Ведь что-то с ним происходило, это очевидно. Но как, почему
мог потонуть в тумане, исчезнуть из памяти его образ и все, что случилось  с
ним в  дальнейшем?!  Мы  знаем, а если кто и  не  знает, то я еще вернусь  к
этому: Прометей  был величайшим благодетелем  человечества.  Так почему же в
античном  мире не назвали по нему  ни  единой звезды (орел,  что  клевал его
печень, заслужил эту честь!), почему нет ни  храма, ни  хотя  бы жертвенника
или источника,  рощи, посвященных его памяти? А  между тем огромное звездное
небо  полным-полно  совсем  незначительными  подчас персонажами мифологии  и
легенд,  некоторым  же  звездам  и вовсе  достались  названия тех  или  иных
предметов обихода». Откуда же такая историческая несправедливость по отношению к Прометею, даже если это сугубо мифический образ?
Ответ на данный вопрос, как и суть всей загадки нашего героя, приоткрывается, когда мы узнаём, что греческое слово прометей есть калька русского слова промыслитель (по Далю: строящий промысл, податель благ, Бог). Промыслитель − представитель другого этноса, и эллины не могли признать его своим, включить в сонм олимпийских богов.  Напомним, что, согласно древнегреческой мифологии, два сына титана Иафета, Прометей и Эпиметей, стали символами противоположных мировоззрений и действий.  происходит  от слов   − после и   − говорю, обдумываю, размышляю и значит: после обдумывающий, задним умом крепкий;   − наперёд угадывающий, промыслительный − происходит от слов  − наперёд и   .
Эпиметей действовал по обстоятельствам, не мог противостоять душевным соблазнам. Он открыл ящик  Пандоры, из которого вылетели все бедствия, поразившие человеческий род, осталась только одна надежда, поскольку Пандора, по воле Зевса, быстро захлопнула его крышкой. Деятельность Прометея − принципиально иного плана. Он сделал обоснованной надежду на будущее. Огонь, который он принёс в дар людям, это вовсе не тот огонь, который добывают посредством трения одного куска дерева о другой, чтобы положить начало окислению горючего вещества находящимся в атмосфере кислородом. Огонь Прометея − результат концентрации рассеянного тепла, находящегося в земной атмосфере и гидросфере. Речь идёт об овладении антиэнтропийными процессами, которые подобны тем, что сопровождаются смерчами и ураганами, когда разлитая в воздушном и водном океанах тепловая энергия неожиданно накапливается в каком-то ограниченном объёме пространства и растрачивается на разрушительную работу. Одним словом, огонь Прометея есть показатель существования в природе и в человеческой деятельности элементов, противостоящих тенденции роста энтропии и ограничивающих действие  второго начала термодинамики.
До сих пор всё ещё имеется возможность наблюдать, в определённое время и в определённом месте, то особое проявление Прометеева огня, которое обрело смысл духовного символа в православно-христианском вероисповедании. К этому вопросу мы ещё вернёмся, разрешив вопрос о родовой принадлежности Прометея. Для этого придётся обратиться, в первую очередь, к отцу истории Геродоту. Геродот указывает, что часть света, именуемая Азией, получила своё название от супруги Прометея Асии. Впрочем, лидийцы, замечает он, также желают присвоить себе имя Азии. «По их словам, Азия названа от Асия, сына Котия,  внука Манеса, а не от супруги Прометея Асии» (Геродот. История, IV, 45). Как бы там ни было, по Геродоту, Прометей жил в Малой Азии, в тех местах, где обитали лидийцы и другие племена пеласгов. Стало быть, по роду-племени Прометей − не эллин, а пеласг.  

(далее см. https://yadi.sk/i/Lt7vM7wFBd_-Nw )

Ваша книга производит очень благоприятное впечатление.
Хочу попросить Вас определить своё Мировоззрение и кратко его охарактеризовать.
Всего самого доброго!