Энгельс Ф. Диалектика природы.

Диалектика и естествознание

Бюхнер. Зарождение направления. <Крушение.> Разрешение идеалистической философии в
материалистическую. Контроль над наукой устранен. Внезапный расцвет
плоскоматериалистической популярной литературы, материализм которой должен был
заменить недостаток научности. Расцвет ее как раз в эпоху глубочайшего унижения буржуазной
Германии и падения официальной немецкой науки. 1850 — 1860. Фохт, Молешотт, Бюхнер.
Взаимное страхование. <Ругань по адресу философии.> Новое оживление благодаря
вхождению в моду дарвинизма, который эти господа сейчас же взяли в аренду.
Можно было бы оставить их в покое, предоставив им заниматься своим, все же неплохим, хотя
и скромным делом распространения среди немцев философии, атеизма и т. д., но 1) брань по
адресу философии (привести места)
[1]
, которая, несмотря ни на что, составляет славу Германии,
и 2) претензия распространить эту теорию природы на общество и реформировать
социализм, — все это заставляет нас обратить на них внимание.
Во-первых, что они дают в собственной области? Цитаты.
2) Переход, стр. 170-171 [3]. Откуда внезапно это гегелевское? Переход к диалектике. Два
философских направления: метафизическое с неизменными категориями, диалектическое
(Аристотель и в особенности Гегель) — с текучими; доказательства, что эти неизменные
противоположности основания и следствия, причины и действия, тождества и различия, бытия
и сущности не выдерживают критики, что анализ показывает наличие одного полюса уже in
nuce
[2]
в другом, что в определенном пункте один полюс переходит в другой и что вся логика
развивается лишь из движущихся вперед противоположностей. Это у самого Гегеля мистично,
ибо категория является у него чем-то предсуществующим, а диалектика реального мира — ее
простым отблеском. В действительности происходит наоборот: диалектика головы — только
отражение форм движения реального мира как природы, так и истории. Естествоиспытатели
прошлого столетия, даже до 1830 г., довольно легко обходились еще при помощи старой
метафизики, ибо действительная наука не выходила еще из рамок механики, земной и
космической. Однако путаницу в умы внесла уже высшая математика, которая рассматривает
вечные истины низшей математики как превзойденную точку зрения, утверждает
— 3 —
часто вещи, противоположные им, и выставляет теоремы, кажущиеся, с точки зрения низшей
математики, простой бессмыслицей. Здесь неизменные категории исчезли, математика вступила
на такую почву, где даже столь простые понятия, как «абстрактное количество», «дурная
бесконечность», приняли совершенно диалектический вид и заставили математику, против ее
воли и без ее ведома, стать диалектической. Нет ничего комичнее, чем жалкие уловки, увертки
и фикции, к которым прибегает математика, чтобы разрешить это противоречие, примирить
между собою низшую и высшую математику, разъяснить им, что то, что является их
бесспорным результатом, не представляет собой чистой бессмыслицы, и чтобы вообще
рационально объяснить исходный пункт, метод и конечные результаты математики
бесконечного.
Но теперь все обстоит иначе. Химия, абстрактная делимость физического, дурная
бесконечность — атомистика. Физика — клетка (процесс органического развития как
отдельных индивидов, так и видов путѐм дифференцирования является поразительнейшим
образцом рациональной диалектики) и, наконец, тождество сил природы и их взаимное
превращение друг в друга, уничтожившее всякую неизменность категорий. Несмотря на это,
естествоиспытатели в своей массе все еще не могут отказаться от старых метафизических
категорий и беспомощны, когда приходится рационально объяснить и систематизировать эти
современные факты, которые показывают, так сказать, наглядно наличие диалектики в природе.
А здесь волей-неволей приходится мыслить: атома и молекулы и т. д. нельзя наблюдать
микроскопом, а только мышлением. Сравни химиков (за исключением Шорлеммера, который
знает Гегеля) и «Целлюлярную патологию» Вирхова, где общие фразы должны в конце концов
прикрыть беспомощность автора. Освобожденная от мистицизма диалектика становится
абсолютной необходимостью для естествознания, покинувшего ту область, где достаточны
были неизменные категории, эта своего рода низшая математика логики. Философия мстит за
себя задним числом естествознанию за то, что последнее покинуло ее. Естествоиспытатели
могли бы уже убедиться на примере естественнонаучных успехов философии, что во всей этой
философии имеется нечто такое, что превосходит их даже в их собственной области
(Лейбниц — основатель математики бесконечного, по сравнению с которым индуктивный осел
Ньютон является плагиатором и вредителем; Кант — космогоническая теория происхождения
мира до Лапласа; Окен — первый, выдвинувший в Германии теорию развития; Гегель…
[3]
который своим синтезом и рациональной группировкой естествознания сделал большее дело,
чем все материалистические болваны, вместе взятые).
Диалектика естествознания [4]. Предмет — движущееся вещество.
Различные формы и виды самого вещества можно опять-таки познавать через движение; только
в движении обнаруживаются свойства тел; о теле, которое не движется, нечего сказать.
Следовательно, из форм движения вытекают свойства движущихся тел.
1. Первая, наипростейшая форма движения, это — механическая, простая перемена места.
— 4 —
a) Движения отдельного тела не существует, есть только относительное движение. — Падение.
b) Движение разделенных тел: траектория, астрономия, — видимое равновесие, — конец —
всегда контакт.
c) Движения соприкасающихся тел в отношении друг к другу — давление. Статика. Гидростатика
и газы. Рычаг и другие формы собственно механики, которые все в своей наипростейшей форме
контакта сводятся к отличающимся между собой только по степени трению и удару. Но трение и
удар, в действительности представляющие контакт, имеют и другие, не указывавшиеся никогда
естествознанием следствия: при определенных обстоятельствах они производят звук, теплоту,
свет, электричество, магнетизм.
2. Эти различные силы (за исключением звука) — физика небесных тел —
a) переходят друг в друга и замещают друг друга, и
b) на известной количественной ступени развития сил, различной для разных тел — химически
сложных или простых, — наступают химические изменения. И мы попадаем в химию
[4]
.
3. Физика должна была или могла оставить без рассмотрения живое органическое тело, химия
же находит только при исследовании органических соединений настоящий ключ к истинной
природе наиважнейших тел, с другой стороны, она составляет тела, которые встречаются
только в органической природе. Здесь химия приводит к органической жизни, и она
подвинулась достаточно далеко вперед, чтобы убедить нас, что она одна объяснит нам
диалектический переход к организму.
4. Но действительный переход только в истории — солнечной системы, земля — реальная
предпосылка органической жизни.
Делимость. Млекопитающее неделимо, у пресмыкающегося может вырасти еще нога. Эфирные
волны делимы и измеримы до бесконечно малого — каждое тело делимо практически в
известных границах, например в химии.
Сцепление — уже у газов отрицательное — превращение притяжения в отталкивание,
последнее только в газах и эфире (?) реально.
Агрегатные состояния — узловые пункты, где количественное изменение переходит в
качественное.
Секки и папа [5].
Ньютоновское притяжение и центробежная сила — пример метафизического мышления,
проблема не решена, а только поставлена, и это преподносится как решение. — То же
относится к уменьшению теплоты по Клаузиусу.
Теория Лапласа предполагает только движущуюся материю, — вращение необходимо у всех
движущихся в мировом пространстве тел.
По поводу претензии (...?..) судить обо всем, что касается социализма и экономии, на основании
борьбы за существование: Heg, Enz, стр. 9 [6], о сапожничестве.
По поводу политики и социализма; рассудок, которого ожидал мир, стр. 11 [7].
— 5 —
Вне друг друга — рядом друг с другом — и друг после друга. Heg., Enz., стр. 35 [8], как
определение чувственного, представления.
Heg., Enz., стр. 40 [9]. Естественные явления — но Бюхнер [10] не мыслит, а просто списывает,
поэтому это не необходимо.
Стр. 42 [11]. Солон вывел свой закон из своей головы, — Бюхнер может то же самое сделать
для современного общества.
Стр. 12 [12]. Метафизика — наука о вещах, а не о движениях.
Стр. 13 [13]. Для опыта… имеет значение.
Стр. 14 [14]. Параллелизм между человеческим индивидом и историей = параллелизму между
эмбриологией и палеонтологией.
Трение и удар порождают внутреннее движение соответственных тел, молекулярное движение,
дифференцирующееся в зависимости от обстоятельств в теплоту, электричество и т. д., однако
это движение только временное: cessante causa cessat effectus
[5]
. На известной ступени все они
превращаются в постоянное молекулярное изменение, химическое.
Causa finalis — материя и присущее ей движение. Эта материя вовсе не абстракция. Уже на
солнце отдельные вещества диссоциированы и неразличимы по своему действию. Но хотя в
газовом шаре туманного пятна все вещества и существуют раздельно, они растворяются в
чистой абстрактной материи, как таковой, действуя только как материя, а не согласно своим
специфическим свойствам.
Вообще уже у Гегеля противоположность между causa efficiens и causa finalis снята в категории
взаимодействия [15].
Формой развития естествознания, поскольку оно мыслит, является гипотеза. Открывается
новый факт, делающий непригодным прежний способ объяснений, относящихся к той же самой
группе фактов. С этого момента возникает потребность в новых способах объяснения,
опирающегося сперва только на ограниченное количество фактов и наблюдений. Дальнейший
опытный материал приводит к очищению этих гипотез, устраняет одни из них, исправляет
другие, пока наконец не будет установлен в чистом виде закон. Если бы мы захотели ждать,
пока очистится материал для закона, то пришлось бы до того момента отложить теоретическое
исследование, и уже по одному этому мы не получили бы никогда закона.
Количество и смена вытесняющих друг друга гипотез при отсутствии у естествоиспытателей
логической и диалектической подготовки вызывает у них легко представление о том, будто мы
неспособны познать сущность вещей (Галлер и Гете) [16]. Это свойственно не одному только
естествознанию, так как все человеческое познание развивается по очень запутанной кривой, и
теории вытесняют друг друга также в исторических науках, включая философию, — на
основании чего однако никто не станет заключать, что например формальная логика это —
чепуха. Последней формой этого взгляда является «вещь в себе». Это утверждение, что мы
неспособны познать вещь в себе (Heg., Enz., § 44 [17]), во-первых, переходит из науки в область
фантазии, во-вторых, ровно ничего нс прибавляет к нашему научному
— 6 —
познанию, ибо если мы неспособны заниматься вещами, то они не существуют для нас, и, в -третьих, это — голая, никогда не применяющаяся фраза. Абстрактно говоря, оно звучит вполне
вразумительно. Но пусть попробует применить его. Что думать о зоологе, который сказал бы:
собака имеет, кажется, четыре ноги, но мы не знаем, не имеет ли она в действительности
четырех миллионов ног или вовсе не имеет ног? О математике, который сперва определяет
треугольник как фигуру с тремя сторонами, а затем заявляет, что не знает, не обладает ли он 25
сторонами? 2х2 =, кажется, 4. Но естествоиспытатели остерегаются применять фразу о вещи в
себе в естествознании, позволяя ее себе только тогда, когда заглядывают в область философии.
Это — лучшее доказательство того, как несерьезно они к ней относятся и какое ничтожное
значение она имеет сама по себе. Если бы они относились к ней серьезно, то a quoi bon вообще
изучать что-нибудь? С исторической точки зрения проблема эта может иметь известный смысл:
мы можем познавать только при данных нашей эпохой условиях и настолько, насколько эти
условия позволяют.
Превращение притяжения в отталкивание и обратно у Гегеля [18] мистично, но по существу он
предвосхитил в этом пункте позднейшие естественнонаучные открытия. Уже в газе —
отталкивание молекул, еще более — в свободной рассеянной материи, например в хвостах
комет, где оно действует даже с колоссальной силой. Гегель гениален даже в том, что он
выводит притяжение как вторичный момент из отталкивания, как первичного: солнечная
система образуется только благодаря тому, что притяжение берет постепенно верх над
первоначально господствующим отталкиванием. Расширение посредством теплоты =
отталкиванию. Кинетическая теория газов.
Противоречивость рассудочных определений: поляризация. Подобно тому как электричество,
магнетизм и т. д. поляризуются, движутся в противоречиях, так и мысли, — подобно тому как в
первом случае нельзя удержать односторонность, о чем не думает ни один естествоиспытатель,
так и во втором случае.
Для того, кто отрицает причинность, всякий закон природы есть гипотеза и в том числе также и
химический анализ звезд, т. е. призматический спектр. Что за плоское мышление у тех, кто
желает ограничиться этим!
Вещь в себе: Hegel, Logik, I, 2, стр. 10 [19] и в дальнейшем [20] целый отдел об этом.
«Скептицизм не позволяет себе говорить: это есть; новейший идеализм (id est Кант и Фихте) не
позволял себе рассматривать познание как знание о вещи в себе… Но в то же время скептицизм
допускал разнообразные определения своей видимости, или, вернее, его видимость имела
содержанием все разнообразие и богатство мира. Точно так же и явление идеализма (i.e. what
Idealism calls Erscheinung, — т. е. то, что идеализм называет явлением) содержит в себе всю
полноту этих многообразных определений… Таким образом в основе этого содержания не
должно лежать никакого бытия, никакой вещи в себе; оно для себя остается таким,
— 7 —
как оно есть, — оно лишь было переведено из бытия в видимость»
[6]
. Таким образом Гегель
здесь гораздо более решительный материалист, чем современные естествоиспытатели.
[7]
Истинная природа определений «сущности» дана самим Гегелем Enz. I, § 111, Zusatz: «В
сущности все относительно» (например положительное и отрицательное, которые имеют смысл
только в своем взаимоотношении, а не каждое само по себе).
Так называемые математические аксиомы, это — те немногие рассудочные определения,
которые необходимы в математике в качестве исходного пункта. Математика — это наука о
величинах, она исходит из понятия величины. Она недостаточно определяет последнюю и
прибавляет затем внешним образом, в качестве аксиом, другие элементарные определенности
величины, которые не фигурируют в дефиниции. После этого они кажутся недоказанными и
разумеется также недоказуемыми математически. При анализе понятия величины все эти
определения аксиом окажутся необходимыми свойствами величины. Спенсер прав в том
отношении, что самоочевидность этих аксиом унаследуется нами. Они доказуемы
диалектически, поскольку они не чистые тавтологии.
Например часть и целое, это — категории, которые недостаточны уже в органической природе.
Выталкивание семени — зародыш — и развившееся животное нельзя рассматривать как
«часть», которая отделяется от «целого»; это было бы кривое толкование. Первая часть в [..?..]
Enz. I, стр. 268 [22].
В органической природе также неприменимо абстрактное тожество а = а, и отрицательное а
равно и неравно а одновременно. Растение, животное, каждая клетка в каждое мгновение своей
жизни тожественны сами с собой и в то же время отличаются от самих себя благодаря
усвоению и выделению веществ, благодаря дыханию, образованию и умиранию клеток,
благодаря процессу циркуляции, — словом, благодаря сумме непрерывных молекулярных
изменений, которые составляют жизнь и итог которых выступает наглядно в разных фазах
жизни — эмбриональной жизни, молодости, половой зрелости, процессе размножения,
старости, смерти. Мы оставляем в стороне развитие видов. Чем больше развивается
физиология, тем важнее становятся для нее эти непрерывные, бесконечно малые изменения,
тем важнее также становится для нее рассмотрение различия внутри тожества, и старая,
абстрактная, формальная точка зрения тожества, согласно которой органическое существо
рассматривается как нечто просто тожественное с собой, постоянное, оказывается устарелой.
Несмотря на это, основывающийся на ней образ мышления продолжает существовать вместе со
своими категориями. Но уже в неорганической природе тожество, как таковое, в
действительности
— 8 —
не существует. Каждое тело подвержено постоянно механическим, физическим воздействиям,
которые производят и ним непрерывные изменения, модифицируют его тожество. Абстрактное
тожество и его антитеза, различие, уместны только в математике — абстрактной науке,
занимающейся умственными построениями, хотя бы и являющимися отражениями
реальности, — но и здесь оно постоянно снимается. Hegel, Enz. I, стр. 235 [23]. Факт, что
тожество содержит в себе различие, выражен в каждом предложении, где сказуемое неизбежно
отлично от подлежащего. Лилия есть растение, роза красна: здесь либо в подлежащем, либо в
сказуемом имеется (различие) нечто такое, что не покрывается сказуемым или подлежащим.
Hegel, Enz. I
[8]
, стр. 231 [24]. Само собой разумеется, что тожество с собою имеет уже заранее
необходимым дополнением отличие от всего прочего.
Постоянное изменение, т. е., снимание абстрактного тожества с собой, имеется также в так
называемой неорганической природе. Геология является историей этого. На поверхности
механические изменения (размывание, мороз), химические (выветривание), внутри земли
механические (давление), теплота (вулканическая), химические (вода, кислота, связывающие
вещества), в большом масштабе — поднятия почвы, землетрясения и т. д. Современный сланец
радикально отличен от ила, из которого он образовался, мел — от несвязанных между собой
микроскопических раковин, которые его составили; еще более известняк, который, по мнению
некоторых ученых, совершенно органического происхождения, песчаник — от несвязанного
морского песка, который в свою очередь возник из размельченного гранита, и т. д., не говоря
уже об угле
[9]
.
Положительное и отрицательное. Можно называть и наоборот: в электричестве и т. д., также
север и юг; можно обернуть наименование, изменить соответственно всю остальную
терминологию, и все останется на месте. Мы тогда станем называть запад востоком, а восток
западом. Солнце тогда будет восходить на западе, планеты будут двигаться с востока на запад;
при этом изменяются только одни имена. В физике мы называем южным полюсом магнита тот,
который притягивается северным полюсом земного магнита, и это ничему не мешает.
Жизнь и смерть. Уже и теперь не считают научной ту физиологию, которая не рассматривает
смерти как существенного момента жизни (заметь: Hegel, Enz. 1, стр. 152, 153) [25], которая не
понимает, что отрицание жизни по существу заложено в самой жизни так, что жизнь всегда
мыслится в отношении к своему неизбежному результату, заключающемуся в ней постоянно в
зародыше, — смерти. Диалектическое понимание жизни именно к этому и сводится. Но кто раз
понял это, для того навсегда потеряли свой смысл всякие разговоры о бессмертии души. Смерть
есть либо разложение органического тела, ничего не оставляющего после себя, кроме
химических составных частей,
— 9 —
образовывавших его субстанцию, либо она оставляет за собой жизненный принцип, душу,
который переживает все живые организмы, а не только человека. Таким образом здесь
достаточно простого уяснения себе при помощи диалектики природы жизни и смерти, чтобы
покончить с древним суеверием. Жить — значит умирать.
Дурная бесконечность. Истинная бесконечность была уже Гегелем правильно вложена в
заполненное пространство и время, в природу и в историю. Теперь вся природа разложена,
сведена к истории, история является только процессом развития самосознательных организмов,
отличным от истории природы. Это бесконечное многообразие природы и истории заключает в
себе бесконечность пространства и времени — дурную бесконечность — только как снятый,
хотя и существенный, но не преобладающий момент. Крайней границей нашего познания
природы является до сих пор наша вселенная, а бесчисленные вселенные, находящиеся вне ее,
нам не нужны, чтобы познавать природу. Собственно только одно солнце из миллионов солнц и
его система образуют существенную основу наших астрономических исследований. Для земной
механики, физики и химии нам приходится отчасти, а для органической науки —
исключительно, ограничиваться нашей маленькой землей. И однако это не наносит
существенного ущерба практически бесконечному многообразию явлений и познанию
природы, точно так же как не вредит истории аналогичное, но еще большее ограничение ее
сравнительно коротким периодом и небольшой частью земли.
Простое и составное. Категории, которые тоже теряют свой смысл уже в органической природе,
и не применимы здесь. Ни механическое сложение костей, крови, хрящей, мускулов, тканей и т.
д., ни химическое — элементов — не составляет еще животного. Hegel, Enz. I, стр. 256 [26].
Организм не является ни простым, ни составным, как бы он ни был сложен.
Первоматерия. «Взгляд на материю как на исконно существующую и по себе бесформенную
очень древен и встречается нам уже у греков, сперва в мифическом виде хаоса, который
представляют себе как бесформенную основу существующего мира». Hegel, Enz. I, стр. 258.
Этот хаос мы снова встречаем у Лапласа в туманности, имеющей только начатки формы. Посла
этого наступает дифференцирование.
Гегель — Enz. I, стр. 259 [27] см. также «Логику» [28] — изображает в виде чистого домысла
рассудка ложную теорию пористости (согласно которой различные лжематерии, теплороды и т.
д. расположены в своей взаимной пористости, оставаясь непроницаемыми друг для друга).
Сила. Если какое-нибудь движение (перенесено таким образом, что в результате появляется
механическое движение, то можно считать, что механическое движение просто перенесено или
что
— 10 —
другие формы движения превращены в механическую) переносится с одного тела на другое, то,
поскольку это движение переносится, активно, его можно считать причиной движения,
поскольку же оно перенесено, пассивно, — результатом; в таком случае эта причина, это
активное движение является силой, а пассивное движение — проявлением силы. Согласно
закону неуничтожаемости движения отсюда само собой следует, что сила в точности равна
своему проявлению, так как в обоих случаях мы имеем одно и то же движение. Но
переносящееся движение более или менее определимо количественно, так как оно проявляется
в двух телах, из которых одно может служить единицей меры для измерения движения другого.
Измеримость движения и придает категории силы ее ценность. Без этого она не имела бы
никакой ценности. Чем более доступно измерению движение, тем более пригодны для
исследования категории силы и проявления ее. Особенно это имеет место в механике, где силы
разлагают еще далее, рассматривая их как составные и получая иногда благодаря этому новые
результаты, причем однако не следует забывать, что это просто умственная операция. Если же
по аналогии с составными силами, как они получаются согласно теореме о параллелограмме
сил, начать рассматривать таким образом действительно простые силы, то от этого они не
становятся еще действительно составными. [Об этом забыл Ньютон при анализе планетарного
движения.] То же самое в статике. Далее, то же самое при превращении других форм движения
в механическую (теплота, электричество, магнетизм в притягивании железа), где
первоначальное движение может быть измерено произведенным им механическим действием.
Но уже здесь, где рассматриваются одновременно различные формы движения, обнаруживается
ограниченность категории или сокращенного выражения силы. Ни один порядочный физик не
станет теперь называть электричество, магнетизм, теплоту просто силами, как не станет он
называть их материями, или невесомыми. Если мы знаем, в какое количество механического
движения превращается определенная масса теплового движения, то мы еще ничего не знаем о
природе теплоты, как бы ни необходимо было изучение этих превращений для исследования
этой природы теплоты. Рассматривание ее как формы движения — это последний триумф
физики, и благодаря этому в ней снята категория силы. В известных случаях — в случаях
перехода — они могут являться в виде сил и быть таким образом измеряемыми. Так теплота
измеряется расширением какого-нибудь нагретого тела. Если бы теплота не переходила здесь
от одного тела к другому, которое служит масштабом, то теплота тела масштаба не изменялась
бы, и нельзя было бы говорить об измерении, об изменении величины. Говорят просто: теплота
расширяет тела. Сказать же: теплота обладает силой расширять тела, это — простая тавтология,
а сказать: теплота есть сила, расширяющая тела, было бы неверно, так как 1) расширение
можно произвести, например у газов, иными способами и 2) теплота этим не выражается
исчерпывающим образом.
Некоторые химики говорят еще о химической силе, благодаря которой происходят и
удерживаются соединения. Но здесь мы не имеем собственно перехода, а имеем совпадение
движения различных тел воедино, и понятие «сила» ( превращается в фразу, как и всюду,
— 11 —
где думают исследовать неисследованные формы движения…) здесь оказывается таким
образом у границы своего употребления. Но она еще измерима через порождение теплоты,
однако до сих пор без значительных результатов для ее объяснения сочиняют так называемую
силу (например, объясняют плавание дров на воде из плавательной силы, преломляющая
сила — в случае света и т. д.), причем, таким образом, получают столько сил, сколько имеется
необъясненных явлений, и по существу только переводят внешние явления на внутренний язык
фразы. (Более извинителен случай притяжения и отталкивания, здесь масса непонятных для
физика явлений резюмируется в одном общем названии, и этим дается намек на какую-то
внутреннюю связь их.) <Если бы хотели говорить о химической силе, то пришлось бы найти
способ для измерения большего или меньшего сродства между отдельными элементами и их
соединениями, например кислотами и щелочами, землями, серой, окисями металлов, — задача,
которая современных химиков вполне основательно занимает пока мало>. Наконец, в
органической природе категория силы совершенно недостаточна, и однако она постоянно
применяется. Конечно можно назвать действие мускула по его механическому результату
мускульной силой и даже измерять его, можно даже рассматривать другие измеримые функции
как силы, — например пищеварительную способность различных желудков. Но таким образом
мы вскоре приходим к абсурду (например нервная сила), и во всяком случае здесь можно
говорить о силах только в очень ограниченном и фигуральном смысле (обычный оборот речи:
собраться с силами). Эта неразбериха привела к тому, что стали говорить о жизненной силе, и
если этим желают сказать, что форма движения в органической природе отличается от
механической, физической, химической, содержа их в себе в снятом виде, то способ выражения
негоден, в особенности потому, что сила — предположив перенос движения — является здесь
чем-то внесенным в организм извне, а не присущим ему, неотделимым от него. Поэтому-то
жизненная сила является последним убежищем всех суперанатуралистов.
Недостаток: 1) Сила обыкновенно рассматривается как самостоятельное существование. Hegel,
Naturphil., стр. 79 [29].
2) Скрытая, покоящаяся сила — объяснить это из отношения между движением и покоем
(инерцией, равновесием), где также разобрать вопрос о возбуждении силы.
Неуничтожаемость движения уже заключается в положении Декарта, что во вселенной
сохраняется всегда одно и то же количество движения. Естествоиспытатели, говоря о
«неуничтожаемости силы», выражают эту мысль несовершенным образом. Чисто
количественное выражение Декарта тоже недостаточно: движение, как таковое, как
существенное проявление, как форма существования материи, неразрушимо, как сама материя,
в этом и заключается количественная сторона дела. Значит и здесь естествоиспытатель через
двести лет подтвердил философа.
«Его (движения) сущность заключается в непосредственном единстве пространства и
времени…. к движению принадлежат пространство
— 12 —
и время; скорость, мера движения, это — пространство в отношении к определенному
истекшему времени. Hegel, Naturphil., стр. 65. Пространство и время заполнены материей…
Подобно тому как нет движения без материи, так нет материи без движения». Стр. 67 [30].
Сила (см. выше). Перенос движения совершается разумеется лишь тогда, когда имеются налицо
все различные соответствующие условия, часто очень многочисленные и сложные, в
особенности в машинах (паровая машина, ружье с замком, собачкой, капсюлей и порохом).
Если не хватает одного условия, то переноса движения не происходит, пока это условие не
осуществится. Это можно представить себе таким образом, будто силу приходится лишь
возбудить при помощи этого условия, как если бы она в скрытом виде заключалась в каком -нибудь теле, так называемом носителе силы (порох, уголь); в действительности же налицо
должно быть не только одно это тело, но и все прочие условия, чтобы мог произойти этот
специальный перенос движения.
Представление о силе возникает само собою в нас благодаря тому, что в своем собственном
теле мы обладаем средствами переносить движение. Средства эти могут в известных границах
быть приведены в деятельность нашей волей; в особенности это относится к мускулам рук, с
помощью которых мы производим механические перемещения, движения других тел, носим,
подымаем, кидаем, ударяем и т. д., получая благодаря этому определенный полезный эффект.
Кажется, что движение здесь порождается, а не переносится, и это вызывает представление,
будто сила вообще порождает движение. Только теперь физиологически доказано, что
мускульная сила тоже является лишь переносом движения
[10]
.
Движение и равновесие. Равновесие неотделимо от движения. В движении небесных тел
движение находится в равновесии и равновесие в движении, относительно [..?…] Всякое
специально относительное движение, т. е. здесь всякое отдельное движение отдельных <более
мелких тел> на каком-нибудь движущемся небесном теле, это — стремление к установлению
относительного покоя, равновесия. <Без относительного покоя нет развития.> Возможность
относительного покоя тел, возможность временных состояний равновесия является
существенным условием дифференцирования материи, а значит и жизни. На солнце нет вовсе
равновесия отдельных веществ, а только всей массы, или же только весьма ничтожное
равновесие, обусловленное значительными различиями плотности, на поверхности — вечное
движение, отсутствие покоя, диссоциация. На луне невидимому царит полное равновесие, без
всякого относительного движения — смерть (луна — отрицательность). На земле движение
дифференцировалось в смене движения и равновесия отдельное движение стремится к
равновесию, а совокупное движение снова уничтожает отдельное равновесие. Скала пришла в
покой, но процесс выветривания, работа
— 13 —
морского прибоя, действие рек, глетчеров непрерывно уничтожает равновесие. Испарение и
дождь, ветер, теплота, электрические и магнитные явления представляют ту же самую картину.
Наконец в живом организме мы наблюдаем непрерывное движение всех мельчайших частиц
его, а также более крупных органов, имеющее своим результатом во время нормального
периода жизни постоянное равновесие всего организма и однако пребывающее всегда в
движении; мы наблюдаем здесь живое единство движения и равновесия. Всякое равновесие
лишь относительно и временно.

Причинность. Первое, что нам бросается в глаза при рассмотрении движущейся материи, это —
взаимная связь отдельных движений,  отдельных тел между собой, их обусловленность друг с
другом. Но мы находим не только то, что за известным движением следует другое движение,
мы находим также, что мы в состоянии воспроизвести определенное движение, создав условия,
при  которых  оно  происходит  в  природе:  мы  находим  даже,  что  мы  в  состоянии  вызвать
движения, которые вовсе не встречаются в природе (промышленность), —  по крайней мере, не
встречаются именно в таком виде, —  и что мы можем придать этому движению определенные
заранее направление и размеры. Благодаря этому, благодаря деятельности человека и создается
представление о причинности, представление о том, что одно движение есть причина другого.
Правда,  одно  правильное  чередование  известных  естественных  явлений  может  дать  начало
представлению  о  причинности —  теплота  и  свет,  получаемые  от  солнца, —  но  здесь  нет
настоящего  доказательства,  и  в  этом  смысле  Юм  со  своим  скептицизмом  был  прав,  когда
говорил, что правильно повторяющееся post hoc никогда не может обосновать propter hoc
[11]
. Но
деятельность  человека  дает  возможность  доказательства  причинности.  Если,  взяв
зажигательное  зеркало,  мы  концентрируем  в  фокусе  солнечные  лучи  и  вызываем  ими  такой
эффект,  какой  дает  обыкновенный  огонь,  то  мы  доказываем  этим,  что  от  солнца  получается
теплота. Если  мы вложим в ружье порох, капсюлю и пулю и затем выстрелим, рассчитывая на
известный заранее по опыту эффект, то мы должны быть в состоянии проследить во всех его
деталях весь процесс зажигания, сгорания, взрыва от внезапного превращения в газы, давления
газа на пулю. И в этом случае скептик не в праве уже утверждать, что из прошлого опыта не
следует  вовсе,  будто  и  в  следующий  раз  повторится  то  же  самое.  Действительно,  иногда
случается, что не повторяется того же самого, что капсюля или порох отказываются служить,
что ствол ружья разрывается и т. д. Но именно это доказывает причинность, а не опровергает
ее,  ибо  при  каждом  подобном  отклонении  от  правила  можно,  производя  соответствующее
исследование, найти причину этого: химическое разложение капсюли, сырость  и т. д. пороха,
поврежденность  ствола  и  т.  д.,  так  что  здесь  собственно  производится  двойная  проверка
причинности.  Естествоиспытатели  и  философы  до  сих  пор  совершенно  пренебрегали
исследованием влияния деятельности человека на его мышление; они знают, с одной стороны,
только природу, а с другой — только мысль. Но существеннейшей
— 14 —
и первой основой человеческого мышления является как раз изменение природы человеком, а
не  одна  природа,  как  таковая,  и  разум  человека  развивался  пропорционально  тому,  как  он
научался  изменять  природу.  Поэтому  натуралистическое  понимание  истории, —  как  оно
встречается  например  в  той  или  другой  мере  у  Дрэпера  [31]  и  других  естествоиспытателей,
стоящих  на  той  точке  зрения,  что  только  природа  действует  на  человека  и  что  естествен ные
условия  определяют  повсюду  его  историческое  развитие, —  односторонне  и  забывает,  что
человек тоже действует на природу, изменяет ее,  создает себе новые  условия существования.
От «природы» Германии, какой она была в эпоху переселения в нее германцев, чертовски мало
осталось.  Поверхность  земли,  климат,  растительность,  животный  мир,  даже  сам  человек
бесконечно изменились с тех пор, и все это благодаря человеческой деятельности, между тем
как  изменения,  <происшедшие>  за  это  время  в  природе  Германии  без  человеческого
содействия, ничтожно малы.
Ньютоновское  тяготение.  Лучшее,  что  можно  сказать  о  нем,  это —  что  оно  не  объясняет,  а
наглядно  представляет  современное  состояние  движения  планет.  Дано  движение,  дана  также
сила  притяжения  солнца;  как  объяснить,  исходя  из  этих  данных,  движение? —
Параллелограммом  сил,  т.  е.  тангенциальной  силой,  становящейся  теперь  необходимым
постулатом, который мы должны принять, т. е. если мы предположим вечность существующего
порядка, то мы должны допустить первый толчок, бога. Но,  с одной стороны, существующий
порядок  планетного  мира  не  вечен,  а  с  другой  стороны —  движение  первоначально  вовсе  не
сложно,  а  представляет  простое  вращение.  Применение  параллелограмма  сил  здесь  неверно,
поскольку оно не ограничивается тем, что указывает на искомую, еще не известную, величину,
на x, т. е. поскольку оно претендует не просто поставить вопрос, а решить его.
Сила.  Анализировать  также  отрицательную  сторону —  сопротивление,  которое
противопоставляется перенесению движения.
Взаимодействие —  вот первое, что мы наблюдаем, когда начинаем рассматривать движущуюся
материю  в  целом  с  точки  зрения  современного  естествознания.  Мы  наблюдаем  ряд  форм
движения:  механическое  движение,  свет,  теплоту,  электричество,  магнетизм,  химическое
сложение и разложение, переходы агрегатных состояний, органическую жизнь, которые все —
если исключить пока органическую жизнь —  переходят друг в друга, обусловливают взаимно
друг  друга,  являются  здесь —  причиной,  там —  действием,  причем  совокупная  сумма
движений,  при  всех  изменениях  формы,  остается  одной  и  той  же  (спинозовское:  субстанция
есть causa sui, выражает прекрасно взаимодействие). Механическое  движение превращается в
теплоту,  электричество,  магнетизм,  свет  и т. д.,  и  обратно.  Так  в  естествознании
подтверждается  то,  что  говорит  Гегель  (где?),  что  взаимодействие  является  истинной  causa
finalis вещей.
Мы  не  можем  пойти  дальше  познания  этого  взаимодействия,  ибо  позади  него  нет  ничего
познаваемого. Раз мы познали формы движения материи
— 15 —
(для чего, правда, нам не хватает еще очень многого ввиду кратковременности существования
естествознания), то мы познали и самое материю, и этим исчерпывается познание., (У Грове все
недоразумение насчѐт причинности основывается на том, что он не привлекает к рассмотрению
категорию взаимодействия. Сама эта категория фигурирует у него, но нет абстрактной мысли о
ней,  и  отсюда  путаница —  стр.  10-14)  [32].  Только  исходя  из  этого  универсального
взаимодействия, мы приходим к реальному каузальному отношению. Чтобы понять отдельные
явления,  мы  должны  вырвать  их  из  всеобщей  связи  и  рассматривать  их  изолированным
образом, а в таком случае изменяющиеся движения являются перед нами —  одно как причина,
другое как действие…
Неуничтожаемость движения. Прекрасное место у Грове стр. 20 и сл. [33]
Механическое  движение.  У  естествоиспытателей  движение  всегда  понимается  как  =
механическому движению, перемещению. Это перешло по наследству из дохимического XVIII
столетия  и  сильно  затрудняет  ясное  понимание  вещей.  Движение  в  применении  к  материи,
это —  изменение вообще. Из этого же недоразумения вытекает яростное стремление свести все
к  механическому  движению, —  уже  Грове  «сильно  склонен  думать,  что  прочие  свойства
материи  являются  видами  движения  и  в  конце  концов  будут  сведены  к  ним»  (стр.  16),  чем
смазывается  специфический  характер  прочих  форм  движения.  Этим  не  отрицается  вовсе,  что
каждая  из  высших  форм  движения  связана  всегда  необходимым  образом  с  реальным
механическим  (внешним  или  молекулярным)  движением,  подобно  тому  как  высшие  формы
движения  производят  одновременно  и  другие  виды  движения,  химическое  действие
невозможно без изменения температуры и электричества, органическая жизнь невозможна без
механических, молекулярных, химических, термических, электрических и т. д. изменений. Но
наличие этих побочных форм не  исчерпывает существа главной формы в каждом случае. Мы
несомненно «сведем» когда-нибудь экспериментальным образом мышление к молекулярным и
химическим движениям в мозгу, но исчерпывается ли этим сущность мышления?
Делимость материи. Вопрос этот для науки  практически безразличен. Мы знаем, что в химии
имеется  определенная  граница  делимости,  за  которой  тела  не  могут  уже  действовать
химическим  образом  (атом),  что  механические  атомы  всегда  находятся  в  соединении —
молекула.  Точно  так  же  и  в  физике  мы  должны  принять  известные —  для  физического
исследования  мельчайшие —  частицы,  расположение  которых  обусловливает  форму  и
сцепление тел, колебания которых выражаются в теплоте и т. д. Но мы и до сих пор ничего не
знаем о том, тожественны ли между собой или различны  физические и химические молекулы.
Гегель  очень  легко  справляется  с  этим  вопросом  о  делимости,  говоря,  что  материя —  и  то  и
другое, и делима и
— 16 —
непрерывна, и в то же время ни то, ни другое, что вовсе не является ответом (см. стр. 24)
[12]
, но
что теперь почти доказано.
Естественнонаучное  мышление.  План  творения  Агассиса,  согласно  которому  бог  творит,
начиная от общего, переходя к частному и затем к единичному, создавая сперва позвоночное
как  таковое,  затем  млекопитающее  как  таковое,  хищное  животное  как  таковое,  кошку  как
таковую и, наконец, только льва, т. е. творит сперва абстрактные понятия в виде конкретных
вещей, а затем конкретные вещи! См. Hackel, стр. 59-[34].
Индукция и дедукция.  Hackel, стр. 75 и сл. [35], где приводится индуктивное  умозаключение
Гете,  что  человек,  обычно  не  имеющий  межчелюстной  кости,  должен  иметь  ее,  и  где
следовательно путем неверной индукции приходят к чему-то верному!
У Окена (Hackel, стр. 85 и сл.) [36] можно заметить бессмыслицу, получившуюся от дуализма
между  естествознанием  и  философией.  Окен  открывает  умозрительным  путем  протоплазму  и
клетку,  но  никому  не  приходит  в  голову  рассмотреть  этот  вопрос  естественнонаучным
образом —  мышление  должно  решить  его!  А  когда  протоплазма  и  клетка  были  открыты,  то
Окен был всеми забыт!
Causae finales и efficientes превращены Геккелем, стр. 89, 90 [37], в целесообразно действующие
и механически действующие причины, потому что causa finalis = богу. Точно так же для него
«механическое»  попросту,  согласно  Канту,  =  монистическое,  а  не  =  механическое  в  смысле
механики.  При  подобной  терминологической  путанице  неизбежна  чепуха.  То,  что  Геккель
говорит  здесь  о  кантовской  критике  силы  суждения  [38],  не  согласуется  с  Гегелем,  G.d.Phil.,
стр. 603 [ 39].
C богом никто не обращается хуже, чем верующие в  него естествоиспытатели. Материалисты
<почти  не  говорят  о  нем>  попросту  объясняют  положение  вещей,  не  вдаваясь  в  подробные
разговоры; они поступают так лишь тогда, когда назойливые верующие люди желают навязать
им бога, и в этом случае они отвечают коротко в стиле Лапласа: Sire, je n’avais etc., или грубее,
на манер голландских купцов, которые спроваживали немецких коммивояжеров, навязывавших
им  негодные  фабрикаты:  Ik  kan  die  zaken  niet  gebruiken,  и  этим  дело  было  кончено.  Но  чего
только  ни  пришлось  вытерпеть  богу  от  своих  защитников!  В  истории  современного
естествознания  защитники  бога  обращаются  с  ним  так,  как  обращались  с  Фридрихом-Вильгельмом III в эпоху иенской кампании его генералы и чиновники. Одна армейская часть за
другой  сдает  оружие,  одна  крепость  за  другой  капитулирует  перед  натиском  науки,  пока
наконец  вся  бесконечная  область  природы  не  оказывается  завоеванной  знанием  и  в  ней  не
остается больше
— 17—
места для творца. Ньютон еще оставил ему  «первый толчок», но запретил всякое дальнейшее
вмешательство  в  солнечную  систему.  Отец  Секки,  воздавая  ему  всяческие  канонические
почести, тем не менее весьма категорически выпроваживал его из солнечной системы, разрешая
ему творческий акт только в отношении к первобытной туманности, и так во всех остальных
областях.  В  биологии  его  последний  великий  Дон-Кихот —  Агассис  приписывает  ему  даже
положительную  бессмыслицу:  бог  должен  творить  не  только  реальных  животных,  но  и
абстрактных животных, рыбу как таковую! А под конец Тиндаль запрещает ему окончательно
доступ  к  природе  и  отсылает  его  в  мир  эмоций,  оставляя  его  только  потому,  что  должен  же
быть кто-нибудь, кто знает обо всех этих вещах (природы) больше, чем Дж. Тиндаль! Что за
дистанция от старого бога — творца неба и земли, хранителя всех вещей, без которого не может
упасть ни один волос с головы!
Эмоциональная потребность Тиндаля не доказывает ровно ничего. Шевалье де Грие имел также
эмоциональную  потребность  любить  Манон  Леско  и  обладать  ею,  хотя  она  неоднократно
продавала  себя  и  его;  он  в  угоду  ей  стал  шулером  и  сутенером,  и  если  бы  Тиндаль  захотел
начать его упрекать за это, то он ответил бы своей «эмоциональной потребностью»!
Бог = nescio; но ignorantia non est argumentum (Спиноза)
[13]
.
Зачатки  в  природе:  государства  насекомых  (обыкновенные  не  выходят  за  рамки  чисто
естественных  отношений),  здесь  даже  социальный  зачаток.  Тоже  производящие  животные,
пользующиеся орудиями (пчелы и т. д., бобры), но второстепенное значение, без совокупного
действия. —  До того уже колонии кораллов и Hydrozoa, где индивид является  в лучшем случае
переходной  ступенью,  а  телесная  community  является  по  большей  части  ступенью  к  полному
развитию. См. Никольсон [40]. —  Точно так же и инфузории являются высшей и отчасти очень
дифференцированной формой, до которой может дойти клетка.
Единство  природы  и  духа.  Для  греков  было  ясно  само  собой,  что  природа  не  может  быть
неразумной, но и теперь еще даже самые глупые эмпирики доказывают своими рассуждениями
(как бы ни были ошибочны эти последние), что они заранее убеждены в том, что природа не
может быть неразумной, а искусство не может быть противоестественным.
Классификация  наук,  из  которых  каждая  анализирует  отдельную  форму  движения  или  ряд
связанных  между  собой  и  переходящих  друг  в  друга  форм  движения,  является  также
классификацией, иерархией,  согласно присущему им порядку, самих этих форм движения, и в
этом именно и заключается ее значение.
В конце прошлого столетия, после французских материалистов, материализм которых был по
преимуществу механическим, обнаружилась
— 18 —
потребность энциклопедически резюмировать все естествознание старой ньютонолиннеевской
школы,  и  за  это  дело  взялись  два  гениальнейших  человека —  Сен-Симон  (не  закончил)  и
Гегель. Теперь, когда новый взгляд на природу в своих основных чертах сложился, ощущается
та же самая потребность и предпринимаются попытки в этом направлении. Но так как теперь в
природе доказана всеобщая связь развития, то чисто внешнее расположение материала так же
недостаточно,  как  гегелевские  искусственные  диалектические  переходы.  Переходы  должны
совершаться сами собой, должны быть естественными. Подобно тому как одна форма движения
развивается  из  другой,  так  и  отражения  этих  форм,  различные  науки,  должны  с
необходимостью вытекать одна из другой.
Протисты.  I.  Бесклеточные  начинают  свое.развитие  с  простого  белкового  комка,
вытягивающего и втягивающего в той или иной форме псевдоподии, — с монеры (современные
монеры  наверное  очень  отличны  от  первобытных,  так  как  они  по  большей  части  питаются
органической материей, заглатывают инфузорий и диатомей, т. е. тела,  которые стоят выше их
самих  и  возникли  лишь  позже),  и,  как  показывает  таблица  1  у  Геккеля,  имеют  историю
развития,  проходя  через  формы  бесклеточных,  жгутиковых  инфузорий —  [41].  Уже  здесь
обнаруживается  стремление  к  формированию,  свойственное  всем  белковым  телам.  Это
стремление к формированию выступает, далее, у бесклеточных Foraminifera, которые выделяют
из  себя  весьма  художественные  раковины  (предвосхищают  колонии,  кораллы  и  т.  д.)  и
предвосхищают  форму  высших  моллюсков  так,  как  трубчатые  водоросли  (Siphoneae)
предвосхищают  ствол,  стебель,  корень  и  форму  листа  высших  растений,  являясь  однако
простым, лишенным структуры белком. Поэтому надо отличать протамебу от амебы
[14]
.
2.  С  одной  стороны,  образуется  различие  между  кожей  (Ectosark)  и  внутренним  слоем
(Endosark)  у  наливняка —  Actinophrys  sol.,  Nicholson,  стр.49-[42].  Кожный  слой  дает  начало
псевдоподиям  (у  Protorfyxa  эта  ступень  является  уже  переходной  ступенью,  см.  Геккель,
таблица 1 — [43]. На этом пути развитие белка по-видимому не пошло далеко.
3. С Другой стороны, в белке дифференцируется ядро и ядрышко (Nucleolus) —  голые амебы.
Отныне  начинается  быстрое  формообразование.  Аналогично  развитие  молодой  клетки  в
организме,  ср.  об  этом  Вундта  (в  начале) —  [44].  У  Sphaerococcus,  как  и  у  Protomyxa,
образование клеточной оболочки является переходной фазой, но уже и здесь мы имеем начало
циркуляции сократительной вакуоли. То, наконец, мы встречаем склеенную из песка раковину
(Difflugia,  Nicholson,  стр.47) —  [42],  как  у  червей  и  у  личинок  насекомых,  то  действит ельно
выделенную  животным  раковину.
[15]
4.  Клетка  с  постоянной  клеточной  оболочкой.  В
зависимости от твердости клеточной оболочки отсюда развивается, по Геккелю, стр.382 —  [45]
либо  растение,  либо,  при  мягкой  оболочке,  животное  (?  В  таком  всеобщем  виде,  наверное
нельзя этого утверждать). Вместе
— 19 —
с  клеточной  оболочкой  появляется  определенная  и  в  то  же  время  пластическая  форма.  Здесь
опять-таки  различие  между  простой  клеточной  оболочкой  и  выделенной  раковиной.  Но  (в
отличие  от  пункта  3)  вместе  с  этой  клеточной  оболочкой  и  этой  раковиной  прекращается
выпускание псевдоподиев. Повторение прежней формы (жгутиковые) и прежнего разнообразия
форм.  Переходную  ступень  образуют  лабиринтовые  (Labyrynthularii),  Геккель,  стр.  387-[46],
которые  отлагают  наружу  свои  псевдоподии  и  ползают  в  этой  сети,  изменяя  в  известных
пределах свою нормально веретенообразную форму. —  Грегарины (Gregarinae) предвосхищают
образ  жизни  высших  паразитов —  некоторые  представляют  уже  не  отдельные  клетки,  а  цепи
клеток,  Геккель,  451-[47],  но  содержат  только  две-три  клетки —  жалкий  зачаток.  Высшее
развитие  одноклеточных  организмов  в  инфузориях,  поскольку  последние  действительно
одноклеточны.  Здесь  значительное  дифференцирование  (см.  Никольсон).  Снова  колонии  и
зоофиты (Epistylis). Точно так же  наблюдается значительное развитие формы у одноклеточных
растений (Desmidiaceae, Геккель, стр. 410).
5. Дальнейшим шагом вперед является соединение нескольких клеток в одно тело, а не в одну
колонию.  Сперва  каталлакты  Геккеля  (Magosphaera  planula,  Геккель,  стр.  384-[48],  где
соединение клеток является только фазой развития. Но и здесь уже нет больше псевдоподиев
(Геккель  не  говорит  точно,  не  являются  ли  они  переходной  ступенью).  С  другой  стороны,
радиолярии — тоже недифференцированные кучи клеток, но зато они сохранили псевдоподии и
в  необычайной  степени  развили  геометрическую  правильность  раковины,  которая  уже  играет
некоторую  роль  у  чисто  бесклеточных  корненожек, —  белок  как  бы  окружает  себя  своей
кристаллической формой.
6.  Magosphaera  planula  образует  переход  к  настоящей  Planula  и  Gastrula  и  т.  д.,  дальнейшее
смотри у Геккеля, стр. 452 и cл.[49]
Индивид.  И  это  понятие  разложилось  и  стало  совершенно  относительным.  Kormus,  колония
ленточных  глистов;  с  другой  стороны,  клетка  и  метамера  как  индивид  в  известном  смысле
(Anfhropogenie и Morphologic).
Повторение орфологических форм на всех ступенях развития: клеточные формы (обе главные
уже в Gastrula) —  образование метамер на известной ступени: Annulosa, Arthropoda, Vertebrata.
В головастиках амфибий повторяется первобытная форма личинки асцидии. Различная форма
сумчатых,  повторяющаяся  у  последовых  (считая  даже  только  живущих  в  настоящее  время
сумчатых).
Ко  всей  истории  развития  организмов  надо  применить  закон  ускорения  пропорционально
квадрату расстояния во времени  от исходного пункта. Ср.  у Геккеля в Schopfungsgeschichte и
Anthropogenie —  органические  формы,  соответствующие  различным  геологическим
периодам — [50]. Чем выше, тем быстрее идет дело.
Вся  органическая  природа  является  одним  сплошным  доказательством  тожества  или
неразрывности  формы  и  содержания.  Морфологические  и  физиологические  явления,  форма и
функция обусловливают
— 20 —
взаимно друг друга. Дифференцирование формы ( клетка) обусловливает дифференцирование
вещества  в  мускуле,  коже,  костях,  эпителии  и т. д.,  а  дифференцирование  вещества
обусловливает в свою очередь дифференцирование формы.
Кинетическая  теория  газов:  „В  совершенном  газе…  молекулы  находятся  уже  на  таком
расстоянии  между  собой,  что  можно  пренебречь  их  взаимным  воздействием  друг  на  друга―
(Клаузиус, стр. 6)-[51]. Что заполняет промежутки? Тоже эфир. Здесь значит постулат материи,
которая не расчленена на молекулярные или атомные клетки
[16]
.
Закон тожества в старометафизическом смысле есть основной закон старого мировоззрения: а =
а.  Каждая  вещь  равна  самой  себе.  Все  было  постоянным —  солнечная  система,  звезды,
организмы. Естествознание опровергло этот закон в каждом отдельном случае, шаг за шагом;
но  теоретически  он  все  еще  продолжает  существовать,  и  приверженцы  старого  все  еще
противопоставляют  его  новому.  Вещь  не  может  быть  одновременно  сама  собой  и  чем-то
другим. И однако естествознание в последнее время доказало в подробностях (см. выше [стр.
8 —  9]) тот факт, что истинное, конкретное тожество содержит в себе различие, перемену. Как
и  все  метафизические  категории,  абстрактное  тожество  годится  лишь  для  домашнего
употребления,  где  рассматриваются  незначительные  отношения  или  короткие  промежутки
времени;  границы,  в  рамках  которых  оно  пригодно,  различны  почти  в  каждом  случае  и
обусловливаются природой того объекта, к которому его применяют, —  в планетной системе,
где  для  обыкновенных  астрономических  выкладок  можно  без  чувствительной  погрешности
принимать эллипсис за основную форму, эти границы значительно шире, чем в случае какого-нибудь насекомого, проделывающего свои превращения в течение нескольких недель (привести
другие примеры, например изменение видов, происходящее в течение многих тысячелетий). Но
для  синтетического  естествознания  абстрактное  тожество  совершенно  недостаточно  даже  к
любой  отдельной  области,  и  хотя  в  целом  идея  о  таком  тожестве  практически  теперь
отвергнута,  но  теоретически  она  все  еще  властвует  над  умами,  и  большинство
естествоиспытателей все еще воображает, что тожество и различие являются непримиримыми
противоположностями,  а  не  односторонними  полюсами,  имеющими  значение  только  в  своем
взаимодействии, во включении различия в тожество.
Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или
бранят  ее.  Но  так  как  они  без  мышления  не  могут  двинуться  ни  на  шаг,  для  мышления  же
необходимы логические определения, а эти определения они неосторожно заимствуют либо из
ходячего  теоретического  достояния  так  называемых  образованных  людей,  над  которым
господствуют  остатки  давно  прошедших  философских  систем,  либо  из  крох  обязательных
университетских
— 21 —
курсов по философии (что приводит не только к отрывочности взглядов, но и к мешанине из
воззрений  людей,  принадлежащих  к  самым  различным  и  по  большей  части  самым  скверным
школам),  либо  из  некритического  и  несистематического  чтения  всякого  рода  философских
произведений, —  то в итоге они все-таки оказываются в плену у философии, но, к сожалению,
по  большей  части —  самой  скверной;  и  вот  люди,  особенно  усердно  бранящие  философию,
становятся  рабами  самых  скверных  вульгаризированных  остатков  самых  скверных
философских систем.
Из области истории. Современное естествознание, — единственное, о котором может итти речь
(как  о  науке), —  в  противоположность  гениальным  догадкам  греков  и  спорадическим,
случайным  исследованиям  арабов,  начинается  с  той  грандиозной  эпохи,  когда  буржуазия
сломила  мощь  феодализма,  когда  на  заднем  плане  борьбы  между  горожанами  и  феодальным
дворянством  показалось  мятежное  крестьянство,  а  за  ним  революционные  пионеры
современного  пролетариата  с  красным  знаменем  в  руке  и  с  коммунизмом  на  устах, —
начинается  с  той  эпохи,  которая  создала  монархии  Европы,  разрушила  духовную  диктатуру
папства,  воскресила  греческую  древность  и  вместе  с  ней  высочайшее  развитие  искусства  в
новое  время,  которое  разбило  границы  старого  мира  (orbis)  и  впервые,  собственно  говоря,
открыло землю <оно революционно, как и вся та эпоха>.
Это  была  величайшая  из  революций,  какие  до  тех  пор  пережила  земля.  И  естествознание,
развившееся в атмосфере этой революции, было насквозь революционным, шло рука об руку с
пробуждающейся новой философией великих итальянцев, посылая своих мучеников на костры
и  в  темницы.  Характерно,  что  протестанты  соперничали  с  католиками  в  преследовании  их.
Первые  сожгли  Сервета,  вторые  сожгли  Джордано  Бруно.  Это  было  время,  нуждавшееся  в
гигантах  и  породившее  гигантов,  гигантов  учености,  духа  и  характера, —  это  было  время,
которое французы правильно назвали Ренессансом, протестантская же Европа односторонне и
ограниченно — Реформацией.
И  естествознание  тоже  провозгласило  тогда  свою  независимость,  правда,  не  с  самого  начала,
подобно  тому  как  и  Лютер  не  был  первым  протестантом.  Чем  в  религиозной  области  было
сожжение Лютером папской буллы, тем в естествознании было великое творение Коперника, в
котором  он —  хотя  и  робко,  после  36-летних  колебаний  и,  так  сказать,  на  смертном  одре —
бросил церковному суеверию вызов. С этого времени исследование природы освобождается по
существу  от  религии,  хотя  окончательное  выяснение  всех  подробностей  затянулось  до
настоящего  времени,  все  еще  не  завершившись  во  многих  головах.  Но  с  тех  пор  развитие
естествознания  пошло  гигантскими  шагами,  увеличиваясь,  так  сказать,  пропорционально
квадрату удаления во времени от своего исходного пункта, точно желая показать миру, что по
отношению к движению  высшего цвета органической материи, человеческому духу, как  и по
отношению к движению неорганической материи, действует обратный закон.
Первый  период  нового  естествознания  заканчивается —  в  области  неорганического  мира —
Ньютоном. Это период овладения
— 22 —
данным материалом; в области математики и астрономии, статики и динамики он дал великие
достижения, особенно благодаря работам
Кеплера  и  Галилея,  из  которых  Ньютон  извлек  ряд  следствий.  Но  в  области  органических
явлений  еще  не  вышли  за  пределы  первых  зачатков  знания.  Еще  не  было  исследования
исторически следующих друг за другом и сменяющих друг друга форм жизни, точно так же как
и  исследования  соответствующих  им  и  изменчивых  условий  жизни, —  не  существовало
палеонтологии  и  геологии.  Природа  вообще  не  представлялась  тогда  чем-то  исторически
развивающимся,  имеющим  свою  историю  во  времени.  Интересовались  только
пространственной  протяженностью;  различные  формы  группировались  не  одна  за  другой,  а
одна подле другой, естественная история считалась чем-то неизменным, вековечным, подобно
эллиптическим  орбитам  планет.  Для  более  или  менее  основательного  изучения  форм
органической  жизни  недоставало  обеих  основных  наук —  химии  и  науки  о  главной
органической структурной форме, клеточке. Революционное по своему началу естествознание
оказалось перед насквозь консервативной природой, в которой и теперь все было таким же, как
и  в  начале  мира,  и  в  которой  все  останется  до  скончания  мира  таким  же,  каким  оно  было  в
начале его.
Характерно,  что  это  консервативное  воззрение  на  природу  как  |в  неорганическом,  так  и  в
органическом […]
[17]
.
(далее см. https://yadi.sk/i/ci0EyeR63LNMeY )